Рождение мыши
Шрифт:
*
Он ушел.
Она заперла дверь и забралась на кушетку с ногами. Святая простота — поверил, что накатило. Нет, не так было дело. Вот что произошло сегодня утром.
Она уж разгримировалась после генеральной, как вдруг ей позвонил директор.
— Нина Николаевна, к вам сейчас будет можно?
— Да, конечно, — ответила она, — а я вам нужна?
— Тогда сейчас к вам зайдет товарищ из… ну, сейчас он зайдет к вам, — и директор повесил трубку.
И вот минуты через три, когда она уже сняла грим, вошел человек лет пятидесяти, с румянцем, прожилками на
Он был во френче, в крагах, желтых ботинках, весь кожаный, весь хрустел, и Нина сразу почувствовала, что это военный.
— Можно, Нина Николаевна? Не помешал? — спросил он, останавливаясь на пороге.
— Нет, — улыбнулась она просто и ласково и встала. — Садитесь, пожалуйста.
— Я у вас отниму только одну минуту, — сказал он и сел. — Нина Николаевна, что вам известно о судьбе Николая Семеновича Семенова?
У Нины даже дыханье пресеклось. Она смотрела на него почти в ужасе — так неожиданно упало на нее это имя.
— Это мой муж, — ответила она ошалело.
— Муж? Разве так? Ведь вы с ним не были зарегистрированы? Нет? — ласково пришел ей на помощь посетитель.
Она только покачала головой — говорить боялась: как бы не расплакаться.
— Ну, конечно, не регистрировались! А какие-нибудь сведения о его судьбе имеете?
Она ровно ответила:
— Муж мой пропал без вести на керченском направлении, так мне официально сообщили, — она старалась говорить спокойно, а внутри у нее все дрожало в предчувствии какого-то огромного несчастья, глыбины, которая вот-вот свалится и расплющит ее, как муху. — А разве он… — и запнулась, потому что даже и подумать не могла, что же произойдет, если вдруг посетитель скажет: «Да нет же — он жив и придет к вам!»
Но тот ничего не сказал, а только спросил:
— Но сейчас у вас есть муж, семья и ребенок?
— Да! — ответила она.
Посетитель все смотрел на нее.
— И вы, конечно, не захотите ее разрушить, правда? — спросил он строго.
— А разве ее собираются разрушить? — спросила Нина.
— Семью? Разрушать вашу семью? — очень удивился посетитель. — Нет, Нина Николаевна, закон и конституция охраняют счастье вашего малыша.
— Да, конечно! — твердо кивнула головой Нина.
— Если вы только сами этого не захотите, понимаете, са-ми! — посетитель поднял палец. — Никто не помешает вашему счастью.
— Да! — кивнула Нина.
— Даже, — выговорил посетитель, — если бы возвратился Семенов.
Нина встала.
— Отцом моего сына является мой муж, и никто другой им быть не может, — сказала она декларативно.
— Ну, конечно, советская семья — это твердыня, — он тоже встал. — Я из отдела розыска Красного Креста, Нина Николаевна! Желаю здравствовать!
Он поклонился и вышел, а Нина оделась, заперла уборную, отдала ключ дежурной и пошла домой пешком. Она, конечно, поняла, что этот разговор неспроста, но зайти к директору не решилась. Знала, что это малодушие, но все равно не решилась, и даже рассказать об этом разговоре никому не рассказала. Но вот начала говорить о другом и вдруг ни с того ни с сего набросилась на Григория. Несчастный
Пришла совесть, встала возле двери и потребовала, чтоб опять с ней разговаривали.
Глава 3
Так проходит ночь. Светлеют окна. Загремела посудой Даша. Зазвонил телефон, проснулся и закричал Петушок: «А мамочка?» Григорий что-то ответил ему. «Да ну-у…» — заныл Петушок. Григорий что-то опять так же тихо сказал. «Того самого? Что в магазине на окне? Ой, папоч-ка!» — ахнул Петушок.
Нина зло улыбнулась (подумать, какой змеей она становится!). Так, так, милый, учись откупаться от сына и изворачиваться, раз уж захотел иметь такую жену, ты знал, что берешь. Я тебя предупреждала — не связывайся, пожалеешь.
Она сидит с ногами на диване и курит. В комнате сине от дыма. Надо отсидеться, пока это не схлынет с нее. Сейчас каждая мелочь выводит из себя. Все болит. Нельзя показаться нормальным людям. Она может раскричаться в ответ на любой вопрос. Может сказать мужу: «Убирайся вон», может взять в руки Петушка и вдруг заплакать. Единственное, что не раздражает, это прошлое. Она сидит и перебирает его, как старый семейный альбом. И вот опять все начинается сначала. Десять лет тому назад в театре — это было в Средней Азии — на капустнике Ленка дернула ее за руку.
— Ниночка, ну-ка посмотри сюда: видишь того, кто разговаривает с худруком? Знаешь, кто это?
Она еще тут никого не знала (только что приехала по путевке после окончания института) и поэтому только пожала плечами. Да и не любила она толстых румяных мужчин. А именно на такого плотного высокого блондина в военной гимнастерке с тугим поясом и показала ей Ленка. Если он выделялся, то только своей обыкновенностью. Кругом были все коверкот, вечерние платья, шепот и радуга шелков, даже кастор (на музыкантах), а он стоял в хаки и что-то оживленно говорил худруку и Сергею и смеялся. И худрук тоже смеялся и согласно качал головой в такт его рассказам, потом подошли двое студийцев и о чем-то почтительно спросили блондина, тот быстро повернулся к ним и ответил так, что сразу прыснули все. Даже жена худрука, скромная, тонкая, очень красивая дама — талантливейшая исполнительница самых что ни на есть злодейских ролей — и та хохотнула в платочек.
— Так ты знаешь, кто это? — повторила Ленка и с шиком назвала фамилию Николая. — Что, неужели не слышала?
Нина пожала плечами — у Ленки все друзья и увлечения печатались с большой буквы — на то она и Ленка.
— Так слушай, — сказала Ленка, — он журналист, преподает в КИЖе. У него большая книга по истории русской журналистики. Я видела: худрук листал сегодня, «Теория газетного очерка» — это его.
— Вот как!
— Да, так! Слушай дальше. Романтик и сорвиголова. Студенты в нем души не чают. Хорошо читает — раз! Никогда никого не проваливает — два! С ребятами запанибрата — три! Идут к нему толпами — ни одного такого вечера не выберешь, чтоб посидеть с ним спокойно. Обязательно за столом целый выводок и он посередине — и цып, цып, цып!