Рождение новой России

Мавродин Владимир Васильевич

С. В. Гагарин считал необходимым разрешить помещичьим крестьянам выкупаться на волю за 250 рублей. Но это могло быть доступно только горстке крестьян; да и выкупаясь крестьянин лишался земли и становился безземельным арендатором.

Ни Панин, ни Гагарин, не останавливаются подробно на мотивах, побудивших их прийти к таким мыслям, но эти мотивы нельзя не связать с «противностями» крестьян.

Гораздо определеннее говорит о причинах, заставивших заняться крестьянским вопросом, И. П. Елагин, в 1766 г. предложивший предоставить землю помещичьим крестьянам в постоянное пользование и ограничить барщинные работы и оброк. Он считал, что таким образом помещики обезопасят себя от справедливого гнева своих крестьян, ибо «истребится в них дикая суровость» и «умалятся разбои и грабительства».

Я. Е. Сивере

в своем сочинении «Экономический закон» в связи с кижским восстанием и под непосредственным его влиянием писал, что «не должно налагать на подданного более того, что он может выполнить». Прекрасно понимая значение сопротивления крестьян, крестьянских «бунтов» и «мятежей», Сивере советовал дворянам самим изменить положение крестьян, ибо если крестьяне в процессе борьбы будут добиваться: каких-либо уступок, то это приведет их к мысли о необходимости усиления борьбы с целью дальнейшего улучшения своего положения; и, таким образом, помещики, идущие навстречу крестьянам по инициативе крестьян, а не своей, окажутся сами виновниками «бунтов».

Несколько особняком стоит Д. А. Голицын. В сочинении «О духе экономистов» (1796) и в письмах к А. М. Голицыну (1760–1784) он развил свои воззрения на крестьянский вопрос в России. При этом на первый взгляд кажется, что Голицын не касается вопроса о классовой борьбе русских крестьян как о факторе, побудившем его взяться за перо для составления проекта преобразований русской деревни. Он исходит как будто из явлений чисто экономического характера. Причину «лености» крестьян он видит в крепостном праве и отсутствии у крестьян собственности на землю. Низкая производительность труда («леность») крепостных крестьян, по его мнению, есть следствие незаинтересованности крестьян в результатах своего труда, принадлежащих не им, а помещикам. Д. А. Голицын убежден, что бедность деревни, слабое развитие ремесла и торговли обусловлены крепостным состоянием крестьян. Он полагал, что, «пока существует крепостное право, русская империя и наше дворянство… останутся бедными». В его представлении фундамент благосостояния государства — собственность.

Пожалуй, Голицын шел дальше всех своих современников в понимании причин отсталости России, слабого развития экономики и перспектив исторического развития страны, связывая все это с крепостнической системой и отмечая, что прогресс во всем связан с «правом собственности и свободы» крестьян. Д. А. Голицын возвысился над уровнем своих современников… Правда, под влиянием писем А. М. Голицына он постепенно отказывался от своих первоначальных радикальных мыслей; придя в конце концов к выводу о вредности «общего и повсеместного» проведения преобразований и сведя последние к постепенному освобождению крестьян без земли.

Но было бы ошибкой полагать, что классовая борьба не играла никакой роли в проектах Д. А. Голицына. Он понимал значение социальной борьбы народных масс и боялся се, как и все другие, даже самые передовые его современники, идеологи дворянства. Но, проведя большую часть жизни за границей, в Париже и Гааге, он, естественно, больше был знаком с событиями французской буржуазной революции, нежели с восстаниями русских крестьян.

Примкнув к физиократам, Голицын считал, что их учение обеспечит «алтарь, трон, собственность, одним словом, принципы наиболее осмысленные», попранные французской революцией, когда хозяином страны стал «глупый народ», установивший «беспорядок и анархию» и даже такие «крайности» как «неограниченную свободу» и «абсолютное равенство». И дабы ничего подобного не произошло в России, Д. А. Голицын предлагал провести ряд преобразований, которые он изложил в книге «О духе экономистов», где суммировал все то, что писал о крепостном праве на протяжении 36 лет.

Нельзя не отметить, что не принадлежавший к вельможам, к правящим кругам А. Я. Поленов, один из авторов ответа на «задачу» о крестьянской собственности, опубликованную Вольным экономическим обществом в 1766 г., считавший крепостное право «строгим и бесчеловечным», а крепостных крестьян — лишенными «прав человечества», требовал не отмены крепостного права, а только закрепления за крестьянами земель в их. владение. И то он подчеркивал необходимость такого шага потому, что «конечное угнетение не только вредно

для общества, но и опасно», ссылаясь на Польшу, которая «великий урон от крестьян притесненных потерпела» во времена казацких восстаний. Он считает, что бедный и забитый русский крестьянин не заинтересован в сохранении существующих общественных порядков и готов, «не видя конца своим бедствиям», выступить против бар. Следовательно, и Поленова прежде всего пугал образ мятежного крестьянина. И свой проект, который, кстати сказать, он не считал обязательным, а только рекомендовал дворянству, он составлял опять-таки из опасения «грядущей беды». Интересно отметить, что сочинение А. Я. Поленова члены Вольного экономического общества удостоили премии, но опубликовать не решились, и оно вышло из печати спустя столетие.

На позициях, сходных с теми, которые занимал Поленов, стоял депутат Комиссии по составлению Нового уложения Я. П. Козельский. Он считал необходимым провести ряд преобразований в деревне: предоставить крестьянам право наследственной собственности на обрабатываемые ими помещичьи земли, регламентировать повинности крестьян, установить контроль властей над взаимоотношениями помещиков и крестьян и др. Но при этом он прямо ссылался на то, что все это должно служить «предупреждению причин непослушания рабов против господ», ибо благодарные крестьяне перестанут убивать своих бар.

Когда Вольное экономическое общество премировало сочинение Беарде де Л’Абея, предлагавшего постепенно, исподволь предоставить крестьянам право на движимое и недвижимое имущество, оно, конечно, соглашалось с ним в том отношении, что сохранение существующего положения в деревне опасно и, выражаясь словами самого Беарде де Л’Абея, лучше иметь «ласковую собачку» (свободного крестьянина), нежели «злого медведя» (крепостного крестьянина). Но следует отметить, что, премировав сочинения Беарде де Л’Абея и Поленова, Вольное экономическое общество заботилось о том, чтобы их идеи не имели широкого распространения.

«Грядущей беды» — «бунта всех крепостных деревень» боялось все дворянство. Радищев, призывавший к крестьянской революции, Огарев, который хотел бы быть адъютантом у Пугачева, Чернышевский, не боявшийся ни крестьянского мятежа, ни «пьяных мужиков», — все это люди далекого будущего. Даже самое передовое дворянство, представлявшее всю важность крестьянского вопроса, одновременно давало себе отчет и ю всей опасности его для себя. Депутат от дворян Козловского уезда в Комиссию по составлению Нового уложения Г. С. Коробьин, считавший, что «причиной бегства крестьян по большей частью суть помещики, отягощающие толь много их своим правлением», требовавший ограничения помещичьего произвола над крестьянами, государственного регулирования их повинностей, не только не выступал за отмену крепостного права, ко боялся, как бы его предложения не помогли крестьянам «своевольничать», и, наконец, под давлением своих критиков из лагеря убежденных крепостников, выступил с оправдательной речью.

Коробьина поддержали некоторые депутаты Комиссии по составлению Нового уложения: Я. П. Козельский, депутат от пахотных крестьян И. Жеребцов, депутат от черносошных крестьян И. Чупров и другие, но их голоса потонули в хоре крепостников, обрушившихся на Коробьина и даже не попытавшихся разобраться в том, где лежат истоки выступления депутата козловского дворянства, всерьез принявшего «Большой наказ» Екатерины II и сделавшего из него далеко идущие выводы.

Коробьин не знал ни сущности «просвещенного абсолютизма», типичным представителем которого была императрица Екатерина II, ни ее натуры — двойственной, лицемерной и циничной, ни ее притворства и фиглярства. Она сама могла изрекать «аксиомы, разрушающие стены», но за подобного рода мысли, за «просвещение» «Новиков перешел из рук Шешковского в темницу, где и находился до самой ее смерти. Радищев был сослан в Сибирь. Княжнин умер под розгами, и Фонвизин, которого она боялась, не избегнул бы той же участи, если бы не чрезвычайная его известность» [55] .

55

Пушкин А. С. Соч.: В 16. т. Т. 11. М.; Л. 1949. С. 16.