Рождение огня

Коллинз Сьюзен

Хоть бы она оказалась неправа! У меня совсем не было возможности подготовить Гейла к этому зрелищу. Он частенько работает в забое семь дней в неделю. С того времени, как он оправился после порки, я вижу его только, когда он приходит на осмотр к моей матери. У нас было всего несколько минут для беседы — когда я как-то провожала его обратно в город. Тогда я и услышала, что поднявшегося было мятежного ропота больше не слыхать — зверства Треда устрашили ропщущих. Гейл знает, что я больше не собираюсь бежать. Но ему необходимо давать себе отчёт в том, что

если мы здесь, в Двенадцатом, не восстанем, мне не миновать стать женой Пита. Каково ему придётся, когда он увидит меня на экране телевизора щеголяющей великолепными свадебными нарядами?

В семь тридцать мы собираемся у телевизора, и обнаруживается, что Прим-таки была права. На площади перед Тренировочным центром стоит толпа, восторженно внимающая Цезарю Фликкерману — куда же без него! Он рассказывает о подготовке к моей предстоящей свадьбе и представляет публике Цинну. Цинна, создав мои костюмы во время прошлых Игр, в одночасье стал звездой первой величины в мире моды. После нескольких минут беспечной болтовни Цезарь просит зрителей обратить свои взоры на огромный экран.

Теперь я понимаю, как они ухитрились вчера сделать съёмки, а сегодня уже выпустить программу в эфир. Цинна вначале придумал две дюжины свадебных нарядов. После этого пошёл процесс отработки дизайна, создания платьев, подбора аксессуаров и так далее. Похоже на то, что в Капитолии любой имел возможность на каждой стадии проголосовать за наиболее понравившийся туалет. В финале остались те самые шесть нарядов, в которых меня и засняли. Показ этих кадров стал кульминацией всего шоу. Уверена, что вставить их в уже готовую программу было делом нескольких минут.

Каждый кадр вызывает бурную реакцию толпы: народ вопит от восторга при виде своих любимых нарядов и орёт: «Бу-у!» тем, что не нравятся. Голосование, а к тому же ещё, как я подозреваю, и ставки на наряд-победитель способствуют постоянному подогреву интереса публики к моим свадебным туалетам. Так странно наблюдать всю эту кутерьму! Особенно мне, не потрудившейся примерить ни один из них до приезда телерепортёров. Была охота напрягаться! Цезарь объявляет, что финальное голосование заканчивается завтра в полдень.

— Оденем же Кэтнисс Эвердин к её свадьбе по всем правилам высокого искусства! — взывает он к толпе.

Я уже собираюсь вырубить телевизор, но Цезарь просит не отключаться — у нас в программе ещё одно великое событие:

— Да, как вы знаете, в этом году проводятся Семьдесят пятые Голодные игры. Это значит: настало время для Третьих Триумфальных игр!

— Что это они затевают? — недоумевает Прим. — До Триумфальных ещё несколько месяцев!

Мы поворачиваемся к матери. Её лицо серьёзно и сосредоточенно, как будто она припоминает что-то.

— Должно быть, будут зачитывать, что стоит на карточке...

Звучит гимн. У меня горло сжимается от отвращения, когда президент Сноу выходит на подиум. Следом за ним маленький мальчик в белой одежде несёт незатейливую деревянную шкатулку. Гимн заканчивается, и со своей речью

вступает президент. Он напоминает нам о Тёмных днях, положивших начало Голодным играм. В сформированном тогда для Игр своде законов и правил было установлено, что каждые двадцать пять лет должен отмечаться юбилей, знаменующийся Триумфальными играми. Так они будут называться в честь полного и окончательного подавления мятежа в дистриктах и для увековечивания памяти тех, кто погиб от рук бунтовщиков.

Особое, подчёркнутое значение этих слов главы государства совершенно недвусмысленно, ведь, как я не без оснований подозреваю, в нескольких дистриктах сейчас горит пламя бунта.

Президент пускается в рассказ о том, как были отмечены предыдущие юбилеи.

— В первую двадцатипятилетнюю годовщину Игр в напоминание мятежникам о том, что их дети погибли по причине выбора их родителей пути насилия, было установлено, что трибуты от каждого дистрикта будут выбираться путём всеобщего голосования.

Я содрогаюсь при мысли о таком издевательстве. Каково это — голосовать за обречённых на гибель детей? Мне кажется, быть посланным на смерть собственным соседом гораздо хуже, чем когда твоё имя вытаскивают из Жатвенного лотерейного барабана.

— На пятидесятилений юбилей, — продолжает президент, — в ознаменование того, что за каждого убитого гражданина Капитолия погибло двое мятежников, каждый дистрикт обязан был выставить двойное количество трибутов.

Я живо представлю себе, что это такое — противостоять сорока семи трибутам вместо двадцати трёх. Шансы на выживание хуже, надежды меньше и что самое ужасное — гораздо больше убитых детей. В том году победителем стал Хеймитч...

— У меня была подруга, которая стала трибутом в этих Триумфальных, — тихо говорит мать. — Мэйзили Доннер. Её родители держали кондитерскую лавку. Они потом отдали мне её певчую птичку — канарейку.

Я и Прим обмениваемся взглядами. О Мэйзили Доннер мы слышим впервые в жизни. Наверно, потому что мама понимала: нам с Прим захочется узнать, почему её больше нет в живых.

— А сейчас мы собираемся отпраздновать наш третий юбилей, — продолжает президент. Мальчик в белом делает шаг вперёд, открывает шкатулку и протягивает её президенту. В шкатулке видны аккуратные ряды пожелтевших конвертов. Похоже, тот, кто разрабатывал концепцию Триумфальных игр, рассчитывал, что эта кровавая забава будет длиться много веков.

Президент вынимает конверт с пометкой «75», открывает его, достаёт маленький квадратный листок и сразу же зачитывает:

— «В семьдесят пятую годовщину в качестве напоминания мятежникам, что даже сильнейшие из них не в состоянии превзойти мощь Капитолия, трибуты обоего пола будут выбираться жребием из числа имеющихся в каждом дистрикте победителей».

Мама издаёт слабый вскрик. Прим зарывается лицом в ладони. А я... Я чувствую себя примерно так же, как публика на экране телевизора — слегка озадаченной. Что значит «из числа имеющихся победителей»?