Рождение волшебницы

Маслюков Валентин Сергеевич

Несколько мгновений после этого своевременного замечания Любомир пребывал в задумчивости, потом прыснул, тоненько засмеялся, еще – как бы с усилием. Скоро уже разошелся он не на шутку и хохотал, хлопая ладонью по столу среди гнетущего молчания присутствующих.

– Приятно видеть вас, государь, в бодром расположении духа, – съязвила Милица.

– Надо полагать, у наследника престола были весьма уважительные причины для того, чтобы потерять указ, – заметил со своей стороны Рукосил.

– Никаких! – горячо воскликнул Юлий. Но получил в ответ презрительный

взгляд мачехи и такой же – Рукосила. Зерзень замер, только сейчас сообразив, кто такой этот малый.

– Зерзень, – оглянулась Милица, – позовите Дермлига.

– Не надо! – резко возразил Любомир, и взгляд его, зацепивший красавца, исполнен был жгучей ненависти.

– Наследник должен быть наказан. Если это его вина, – сказала Милица.

– Сынок, как тебя угораздило? – снова ухмыльнулся Любомир.

Милица потемнела и закусила губу.

– Государь, – сказала она немного погодя трепетным голосом. – Неужели здесь некому меня защитить?

Простой вопрос застиг Любомира врасплох.

– Вот ты как заговорила. Вот ты какие ведешь речи… Вот как… – повторил он несколько раз, не расставаясь с облюбованной уже обидой. – Нет, ты по-другому заговорила. Я вижу, что по-другому. С чего бы это, а?

Короткий, но много в себя вобравший взгляд, который Любомир подарил Зерзеню, показал тут, что у государя имелись сложившиеся уже представления на предмет «с чего бы это?» И все же Любомир как будто бы опасался тронуть Зерзеня – коснулся и обжегся.

– И это слова великого государя?! Супруга! Витязя! – воскликнула Милица с презрением. – Нет, я хотела бы понять, что здесь происходит! Какое отношение к государевым указам имеет злостно нарушивший мои распоряжения княжич?

Рукосил поднялся с широкой, покрытой стеганым атласом лавки у стены:

– Государь, вам нужно принимать решение. Указ должен быть восстановлен.

Это вмешательство нехорошо поразило Любомира, который, судя по всему, рад был бы углубился в семейную перебранку с супругой. По свойству многих слабых людей он обладал спасительной способностью, сосредоточившись на пустяках, отстранять от сознания крупные неприятности.

– Государь! – Милица тоже поднялась и сделала те же два-три шага, что и Рукосил. – Я хотела бы переговорить наедине.

– Ни в коем случае, государь! – властно возразил Рукосил.

То была необыкновенная, хотя и рассчитанная наглость.

А возмутился Зерзень.

– Что это значит?! – вскинулся, хватаясь за меч, дворянин Милицы.

Если при грубом возражении окольничего Любомир болезненно скривился, то тут он просто передернулся – слишком звонкий и слишком страстный голос непрошеного защитника запечатлелся в лице государя искаженной гримасой. Милица и Рукосил, каждый со своей стороны, подступили еще ближе – эти двое бдительно следили друг за другом.

Между тем, подобострастно изогнувшись, попятился к выходу Ананья. Отступая задом, он скрылся в боковой двери. Успел ли он при этом обменяться взглядом с Рукосил ом? Надо думать, успел, хотя нельзя было сказать с уверенностью,

как именно и в какой миг взаимопонимание состоялось. Едва закрывшаяся за Ананьей дверь сейчас же растворилась снова.

На пороге явилась еще одна Милица – весенняя.

Она остановилась, вперив невидящий взор в пустоту.

– Вот что это значит, государь, – объявил Рукосил.

Прозрачная накидка на голове вошедшей соскользнула с гладко уложенных волос и, не зацепившись на плечах, упала на пол. Женщина не шелохнулась, чтобы ее удержать.

Другая Милица, напоминавшая жаркое лето, вышла из неподвижности и шагнула навстречу двойнику. С налету, всей хлесткой пястью отвесила она вдруг жесточайшую оплеуху. Весенняя пугливо дернулась под ударом.

В осевшей тишине прозвучал голос Рукосила:

– Какая непринужденность!

– Теперь я понимаю, да! Теперь понимаю, – пробормотал Любомир, хотя растерянный, ошеломленный вид его служил ненадежным доказательством такого обязывающего заявления.

Теперь, когда обе Милицы стояли друг против друга – одна с горящими глазами, хищно раздувая крылья носа, другая – бесчувственно обомлев, – теперь разительная противоположность двух Милиц была совершенно очевидна. Так же как и полное телесное сходство женщин.

Приоткрыв рот, Любомир переводил взгляд с одной на другую.

– Сестры, – сказал он полуутвердительно.

– Нет, – возразил Рукосил. – Хуже, государь. Много хуже.

Двусмысленные эти слова отозвались в смежном покое звоном железа – в зал ввалилась стража. Латников вел благообразный бородатый малый с важной строгостью во взоре. Это и был, очевидно, начальник стражи сотник Дермлиг. Вместо шлема голову его покрывала шапочка с перекрученным страусовым пером, торчащим назад на длину вытянутой руки. Легкий полудоспех, казалось, служил изящным дополнением к яркому наряду: из-под железных пластин с золотой насечкой выбивались разрезы и ленты.

Начальник стражи сжимал в руке сложенный пергамент. И словно запнулся – когда обнаружил перед собой двух мало чем отличных государынь. Еще сделал он крошечный шажок и развернул указ, чтобы свериться с полученным распоряжением. Приказания содержались на обеих сторонах листа.

– Действуйте, Дермлиг! – с тихим злорадством в голосе сказал великий князь.

Служилый, как видно, не любил шутить. В строгом лице его, отличавшемся жесткими правильными чертами, в холодных глазах нельзя было найти и признаков игривости.

– Государь, – сказал он, приподнимая шляпу вместе с колыхнувшимся пером, – этот указ, на нем стоит ваша подпись, мне передал повар Малей Лязло, черный повар людской кухни. А Малей получил его от поваренка…

– Вы получили указ? – оборвал сотника князь.

– Получил, – подтвердил он, зыркнув невольно в пергамент.

– Там стоит моя подпись? – с каким-то необъяснимым, накипающим бешенством переспросил Любомир.

Дермлиг два раза перевернул пергамент, с преувеличенным вниманием всматриваясь в письмена. На лбу его проступила испарина.