Рождение

Мария Птица-Кошка

— Так подойдёт? — уточнил бывший бесправный, меланхолично пялясь в пространство.

— Да… Ты… Такой красивый! — невольно сорвалось с губ ваятеля. Паренёк с тревогой покосился на него, но не сменил позы. Скульптор, созерцая, споткнулся о его клеймо. Вопрос сорвался сам собою:

— Ты… Ты же был… Тебя трогал кто-нибудь?

На мгновение узкие губы плотно сжались. Облик наполнило отражение страха. Он поднял на Джаши болезненный взгляд. Принудил себя расцепить слишком сильно стиснутые ровные крупные зубы и выдавил:

— Нет. Вы… Этого хотите на самом деле? Так? Я думал… Понятно.

Что-то сломленное и несчастное скользнуло

по столь невинным чертам. Однако сразу сменилось вбитой привычкой нацеплять выражение любезной готовности угодить любым способом. Мужчина стремительно приблизился и развернул его к себе за подбородок. Маленький натурщик мелко дрожит, ожидая дальнейших действий, не умея возражать или противиться.

— Никогда!.. Слышишь? Никогда! Никому не позволяй себя трогать, если сам не желаешь этого! Слышишь?! Никогда! Считай это… приказом! Я… Я хочу изобразить тебя! И только! Мне не надо прикасаться к тебе для этого! Расслабься… и… закрой глаза. Просто стой так… И всё! — Салтуан отпустил его и деликатно поправил волосы, чтобы не закрывали печальные черты. Длинные ресницы послушно опустились. Из мышц ушла болезненная зажатость.

— Да… Это… именно это! — ваятель кинулся к инструменту, словно обезумев от зрелища, которое даже его столь буйное воображение не могло представить! Будто грезит наяву!

За это время раздосадованная своей неудачей ребятня сменила себе цель. Произошло всё по чистейшей случайности: немного поиграв с Шаиттой, Кири пошёл выполнять задание Соула. Девочка отправилась домой. Таким образом, на обратном пути немой буквально натолкнулся на разгневанную его поведением ватагу. Младший Нгдаси обернулся в последний момент и узнал: перед ним именно те мальчишки, до того общавшиеся с темпераментной маленькой красавицей. Их бессменный вожак грозно бросил:

— Бей его!

Сын лекаря кинулся бежать, но цепкие пальцы уже впились в ворот. Ткань не выдержала и разорвалась, но всё-таки не позволила смыться. Теперь бывший слуга обречённо вжался спиной в стенку и плотно зажмурился, ожидая побоев, однако их не последовало. Крепкие пальцы Лима тихонько отодвинули край разодранного полотна. От собственного открытия буквально обомлел:

— Кто тебя так?.. А… Ты ж не говоришь… Григстаны?

В распахнувшихся тёмных глазах осталось лишь обречённое выражение ожидания неизбежного, но всё-таки кивнул.

— Не понимаю… Тогда… Почему ты общаешься с этим гибридом? Он же тоже зеленоглазый? Тебя били такие же!

Юный Нгдаси поискал в окружающем пространстве что-нибудь сподручное, вспомнил об осколке известняка в кармане, достал его и начал писать ответ на стенке рядом. Никто не мешает, однако у спросившего сорвалось жалобное:

— Мы не умеем читать… Что ж он пишет-то?..

— Он написал: «У Ситтиана такие же на душе, вольному не понять», — прозвучало совсем рядом. Обернувшись, натолкнулись на полного сострадания Тални, случайно проходившего здесь. Дитя Леса решительно протолкался сквозь ораву ребятни, которые ненамного его младше на самом-то деле, и протянул Кири ладонь. Уроки Лаури не пропали зря — разобрать ещё корявый от неопытности почерк и сформировать в текст получилось. За весьма долгий срок изувеченному рабу удалось передать кому-то рассуждения впервые. От волнения пульс громко стучит в висках. С трудом удаётся поверить — практически заговорил!

— Пошли со мной! Они не тронут уже. Они поняли. Пошли! — беззвучный мальчонка нерешительно

стиснул его пальцы. Кама повёл домой, не спрашивая и не говоря ничего. Лишь у порога младший Нгдаси сопоставил: он, скорее всего вовсе не первая жертва у маленьких блюстителей чистоты крови. С ужасом остановился, постарался знаками объяснить спутнику свою тревогу, не сумел, тяжело вздохнул, отвернулся и бросился бежать на поиски. Учитель грамоты сразу же расшифровал, кого он разыскивает, и пояснил: после тренировки утром Ситтиан обычно долго плещется в купальне, которая его приводит в восхищение своей необычностью. Благодарно кивнув, мальчик отправился в указанном направлении, но там было пусто. Выйдя, растерянно остановился, пытаясь представить: куда подевался друг. Обнаружил завешенный вход рядом в чьё-то жилище. Набравшись смелости, постучал камнем о стенку, как делал предводитель Сопротивления, ломая голову над способом поведать суть. Никто не отреагировал. Однако внутри слышится негромкое воркование жильца, явно чем-то крайне увлечённого. Набравшись смелости, виновато осмотрелся по сторонам и преодолел пыльную преграду из старой мешковины.

* * *

Он творил, не останавливаясь, совершенно выпав из реальности… Зажёг больше светильников и в неистовстве метался между натурщиком и камнем. Иногда издавал нечленораздельные возгласы ликования. Недвижная фигура стояла, словно бы тоже превратившись в камень. Подобный ожившим снам в своей ранимой утончённости. Воплотившееся воплощение вдохновения. Опыта у мальца и впрямь в данной работе не отнять. И выносливости, о чём как-то не задумался утонувший в порыве искусства творец.

Спустя долгий срок кто-то украдкой переступил порог. На мгновение свет выхватил побледневшее лицо Кири. Его губы раскрылись в неслышном вопле, когда схватил попавшийся под руку плащ хозяина жилища и бросился к товарищу, укрывая его наготу. Закрыл собой от незнакомца и болезненно раскинул руки в попытке пояснить, что не подпустит к Ситтиану никого. И, к собственной неловкости, Салтуан обнаружил в практически детском лице тень того пережитого унижения, с которым уже знаком изувеченный раб. Пусть и нет на его теле клейма, но он точно осведомлён, чего боится и от чего защищает.

— Я… Я не…

— Господин Джаши не прикасался ко мне. Он лишь вырезает из камня! Не волнуйся так, Кири! Он не причинит мне вреда! — однако именно тогда силы всё-таки закончились. Юноша пошатнулся и упал бы, если бы ваятель не успел поймать. Мужчина подхватил очень лёгкого для него Ситтиана и заботливо уложил на постель.

— Почему же ты молчал? Устал уже? Возможно, сотрясение… Надо было сказать! Я несколько выпадаю из реальности, когда творю… Но ты остаёшься в ней! — покаялся мастер и торопливо влил пару глотков вина в изумлённо распахнувшиеся губы.

— Но… Мне говорили, что я не смею шевелиться без дозволения при этом… Пока не позволят… Я… Ладно. Я буду говорить потом, раз можно, — проглотив терпкий напиток, в недоумении признался рождённый бесправным. Человек хмыкнул, снял с головы тряпичную повязку, освободив непослушные, словно солома, волосы. Они теперь осенили его плечи непонятного цвета — почти серого — ореолом. Оценивающе посмотрел на незваного пришельца и несмело поинтересовался:

— Можно… Кири? Да, Кири, кажется… Можно, Кири, я и тебя с ним изображу? Раздеваться не надо. Я понял уже, насколько это для тебя невыносимо. Можно?