Рожденная революцией
Шрифт:
– Ты же отлично понимаешь, – обиделся Коля, – последствия разрухи: вагонов мало, пути не в порядке. Вот если лет эдак через двадцать такое будет. Да нет, не будет. Не может быть!
– Дай бог, – сказала Маша. – Попробуем уснуть?
Это прозвучало как нелепая шутка. Словно в ответ на Машино предложение из соседней секции донеслись заливистые переборы гармошки, чей-то звонкий голос запел:
Петербургские трущобы, А я на Крестовском родился, По– Как бы нас не обчистили, – вздохнула Маша.
– Отскочат, – сказал Коля. – Не детский сад.
Усталось, бессонные ночи, измотанные нервы брали свое. Незаметно для себя Коля и Маша заснули мертвым сном. Вагон покачивало на стыках, галдеж, переливы гармошки, пение, дым махорки и дешевых папирос – все это подействовало, как самое сильное снотворное.
…Коля проснулся на станции – поезд стоял. Вдоль прохода, переступая через ноги, руки и головы, шел старичок проводник. В руках он держал грязный фонарь со стеариновой свечкой.
– Какая станция? – спросил Коля, зевая.
– Никольское, – отозвался проводник.
– Следующая – Балабино, – весело подтвердил снизу рыжеватый мужик в поддевке с тощим мешком за спиной. – А тебе какую надо?
Коля хотел было ответить, но вдруг всмотрелся и ахнул: рыжеватый был не кто иной, как деревенский дурачок Феденька – тот самый грельский Феденька, которого он, Коля, так зло ударил в свою последнюю памятную свалку с грельскими мужиками. «Однако он поумнел, – почему-то со смехом подумал Коля. – И совсем не изменился, будто и не прошло десяти лет. Инфантильность – первый признак серьезного психического заболевания… – вспомнил Коля лекцию по судебной психиатрии. – Значит, он болен? И был болен тогда? Ничего не понять…»
– Сейчас все лозунги в моде, – тараторил Феденька. – Я вот тоже лозунг сочинил – теснота сближает! Эй, мироед! – толкнул он могучего мужика на нижней скамейке. – Отзынь на три лаптя! Дай сесть! Садись, Вася, – Феденька освободил место для своего попутчика – бритого, лет пятидесяти, с невыразительным стертым лицом.
«Странный Вася, – продолжал размышлять Коля. Ему становилось все тревожнее и тревожнее. – Не к добру эта встреча. А собственно, почему? А черт его знает – почему. Или нет – ин-ту-и-ци-я! Вон оно, это трудное слово! Именно она! Феденька еще тогда, в Грели, вызывал неясную тревогу своей странностью, необъяснимыми поступками, жестокостью. У соседки собаку убил колом…»
– Вот и сидим рядом, – удовлетворенно сказал Феденька, – я, то есть сельский пролетарий, и Вася, то есть сельский интеллигент, и враг нашему делу – ты! – он зло ткнул мужика в плечо.
– Окстись! – испуганно отодвинулся тот. – Какой я тебе враг!
– Мне – не знаю, а вот РСФСР – это точно! – весело сказал Феденька. – Сколь у тебя земли, лошадей, а?
– Не твоя печаль! – побелел мужик. – Отстань!
– Угадал я, – удовлетворенно кивнул Феденька. – Вася, скажи ты.
– Ликвидировать любую зажиточную сволочь, – сказал Вася. – Вот очередная и главная задача Советской власти!
«А ведь они контры… – подумал Коля. – Провокаторы. Этот дуралей приедет к себе в деревню – такой бузы наведет. Ведь как будет? Он станет доказывать: „Говорят, мол! Сам слыхал“. Ах, как оно страшно, это „сам слыхал“». – Коля свесил голову вниз. Феденька заметил Колю:
– А я лично, гражданин, хочу мира. С другой стороны взять: режем друг друга, расстреливаем, а зачем? Мы – русские, мы друг с дружкой в мире жить должны! Правда, Вася?
– Россия – одна, – подтвердил бритый. – Она не для инородцев всяких. Она для русских!
– Русские тоже разные бывают, – не выдержал Коля.
– А разных – туда, – тихо сказал Вася. – К стенке заразу всякую.
– Вот! – кивнул Феденька. – Устами этого человека говорит народ! А ты, дядя, из каких будешь?
– Питерский, – сказал Коля. – Ладно, давай спать.
Маша спала как убитая. Она ничего не слышала.
Коля закрыл глаза. Сон навалился мгновенно, будто голову вдруг сунули в темный, душный мешок и наглухо завязали. «Нельзя спать. Нельзя… – вяло сопротивлялся Коля. – Мало ли что…»
Кто-то дернул его за ногу, повторил тихо:
– Спичек не найдется?
«Феденька», – догадался Коля.
– Спит, – услышал он удовлетворенный голос Феденьки. – Все в порядке.
– А может, не спит? – спросил Вася. – Проверь как следует.
Феденька стал на нижнюю полку и привычным отработанным движением указательного и большого пальца зажал Коле ноздри. Стало нечем дышать, но Коля решил вести игру до конца. Словно спросонья, он со всхлипыванием и криком хватнул ртом воздух, повернулся на бок и сладко захрапел.
Феденька спрыгнул на пол, ухмыльнулся:
– Как убитый…
Коля приоткрыл глаза. Феденька и Вася стояли в проходе. Слабо мерцал огарок свечи. Кто-то начинал бормотать – наверное, мучили в духоте кошмары. Потом снова воцарялось спокойствие.
– Кондратьев это, – с ненавистью сказал Феденька. – Я так понимаю: он теперь либо в ГПУ, либо в милиции. Сапоги его погляди. Он нам, не дай бог, всю обедню нарушит.
«Дурак я! – мысленно выругался Коля. – Надо же. А с другой стороны? Я же не в разведку еду! Я к себе домой. В отпуск!» Коля медленно сунул руку под пиджак, сжал рукоять кольта.
– Я его кончу, – тихо сказал Феденька, – а ты – его бабу.
Вася кивнул. Феденька вынул из кармана складной нож, нажал предохранитель. Выскочило длинное, обоюдоострое лезвие.
– А может, он эти сапоги на толкучке купил? – вдруг громко спросил Вася.
– Тише! – зашипел Феденька. – Все может быть. А в нашем деле – береженого и бог бережет. Давай, – он приблизился к Коле и долго всматривался. Коля уже из последних сил разыгрывал спящего – казалось, еще мгновение, и не выдержать. Феденька снова встал на полку, взмахнул рукой, и в ту же секунду Коля ударил его головой в лицо – это был старый, испытанный прием, который употребляли в драках преступники. У Коли не было другого выхода.