Рожденные телевизором
Шрифт:
Любые эксперименты тонут в вязкой новогодней реальности. «Оливье-шоу» на Первом канале – отличный пародийный проект с новыми звездами, темами, поворотами сюжета. Иногда, правда, авторов сверх меры захлестывает злость то к Пугачевой с Галкиным, то к Ющенко с Тимошенко. Тогда уже веет не сатирой, а расправой. Но здесь есть главное: своя интонация, тщательная драматургия, отменнейшие репризы. Однако примерно часам к двум ночи контекст забивает текст. Зритель, рефлекторно щелкающий пультом, уже не видит решительно никакой разницы между программами и каналами, ведущими тяжкие затяжные бои за доли процентов.
Индустрия новогодних развлечений давно уже не ограничивается одними «огоньками». С каждым годом растет вал специальных праздничных фильмов, ошарашивающих своей бессмысленностью. Рекордсменом последних стало полотно «Мужчина в моей голове» режиссера Алексея Пиманова.
Это только кажется, что политика не влияет на эстетику. Еще как влияет! Несвободное пространство – выжженная пустыня, где неспособны рождаться художественные идеи. Эстетический итог нулевых – нулевой. В праздники Пятый канал затеял ретроспекцию старых питерских хитов образца 1989-го – «Музыкальный ринг», «Пятое колесо», «Шестьсот секунд». С технологической точки зрения нам показали ТВ эпохи палеолита, но с содержательной – истинный пир духа. Тогда на глазах зрителя рождался непривычный телевизионный язык. В кадре появлялись новые для той эпохи люди – от Макаревича с Гребенщиковым до Любимова с Ростроповичем. И эти люди в кадре мыслили, чувствовали, дискутировали. Даже Александр Невзоров, красавец, остроумец, ретроград с некрофильским уклоном, высится и по сей день Монбланом на фоне нынешних своих бездарных эпигонов.
В конце девяностых еще предпринимались попытки отойти от огоньковских канонов. Экспериментировали все. Даже ведущая программы «Здоровье» Елена Малышева пыталась перенести приемы шоу-бизнеса на чахлую ниву доморощенного здравоохранения. Звездный коллектив недавних больных благодарил именитых врачей от имени своих вылеченных внутренних органов. До сих пор помню реакцию секс-символа Александра Буйнова. Малышева бодро намекнула о его проблемах по мужской части, хворосту в огонь добавил врач-андролог. Будучи истинным любителем литературы, он тотчас вспомнил подходящую цитату из Игоря Губермана: «Если женщина излишне деловая, функция слабеет половая». На Буйнова было страшно смотреть…
А теперь где взять столь волнующие воспоминания? Что же все-таки рождено нулевыми? Пожалуй, ничего. Разве что скудный рождественский кич – бездарное дитя эклектичного времени. Это псалмы вперемешку с фанерной попсой, колокольный звон под компьютерный фейерверк, военный оркестр, громыхающий на фоне ликов святых, и, наконец, любимейшая услада православных – «Рождественские встречи» Аллы Пугачевой. Сейчас они после долгого перерыва возобновились почему-то в Киеве, хотя транслировал их канал «Россия». Что это за знак и символ такой – непонятно, да и неинтересно. И без того в нашей неустанно возрождающейся стране политическая целесообразность – превыше всего даже в религиозные праздники. Мы ведь и праздничное богослужение в Храме Христа Спасителя смотрим отнюдь не из стремления причаститься таинству. Так в брежневские времена пикейные жилеты изучали тексты некрологов на венценосных особ. По наличию и месту той или иной фамилии в списке скорбящих производились довольно точные прогнозы о будущих назначениях. Позже аналогичные функции частично отошли к религиозным праздникам. Конфигурация главных политических персон на литургии весьма красноречиво свидетельствует о новой расстановке сил на языческом олимпе. Правда, последние несколько лет конфигурация изменилась. Медведева с супругой окружают детишки, Путин дарит себя вместе с очередной иконой провинции. Остальных представителей политэлиты дают общим планом.
Одним словом, телевидение нулевых – гиблое место. Оно пожирает не только любое свежее начинание, но и своих детей. Еще недавно от «Comedy club» веяло свежим ветром. А уже сегодня номера прославленных мастеров стенд-апа типа Павла Воли или Гарика Бульдога Харламова, внедренные в «Оливье-шоу», кажутся анахронизмом, прошлогодним снегом. Погрузнел и как-то сник в объятиях вечного «Аншлага» талантливейший Юрий Гальцев. Окончательно перешла на режим автопилота яркая клоунесса Елена Воробей. Никак не найдет себе достойного места в кадре щедро одаренная природой и КВНом Татьяна Лазарева. В тени Пугачевой сильно потускнела звезда Максима Галкина, еще недавно первого из лучших. (Его новая программа «Кто хочет стать Максимом Галкиным?»
Как-то Стоянов с Олейниковым обозначили золотые стандарты новогодья: если вы видите одновременно трех Басковых на разных каналах, значит, праздник удался. В этом смысле праздник действительно удался. Сам Басков тоже внес лепту в новогодние откровенья. Переполненный чувствами к самому себе, он однажды отважно ринулся в философские пучины: я нахожусь на том месте под солнцем, которое я заслужил. Не ты один, Коля, мы все там находимся. А посему – вечная ирония судьбы: какая гадость эта ваша заливная рыба.
Школа как следствие
В моей телеобозревательской практике не было ни одного проекта, подобного сериалу «Школа». За четыре дня просмотра я несколько раз меняла отношение к нему. Еще в понедельник, после первой серии, был восторг и ожидание прорыва, а уже ближе к четвергу пришло грустное осознание: ах, вот оно что…
В этой удивительной истории буквально с первых кадров заинтересованные стороны сразу получили по своему куску пирога. Режиссер Валерия Гай Германика, которую стали забывать после ее каннского триумфа образца 2008-го с фильмом «Все умрут, а я останусь», уже во вторник проснулась знаменитой. На Первом канале с понедельника стартовал ее шестидесятисерийный радикальный фильм о подростках, лишенный привычной карамели поднадоевших «Ранеток» или «Барвихи». Константин Эрнст тотчас приобрел лавры смелого экспериментатора, повернувшего вспять бурные потоки мыла. Первый канал снова стал первым. Московские чиновники и думские пуристы наконец-то обратили на себя внимание общественности требованием немедленно предать остракизму вредное кино. Толпы учителей, в чьи сердца до сих пор стучит пепел марксистской эстетики с ее верой в воспитательную роль искусства в целом и телевизора в частности, заговорили, во-первых, о низкой зарплате; во-вторых – об оскорблении всего святого учительского корпуса.
А в это самое время девятиклассники рядовой московской школы продолжают дважды в день, что само по себе беспрецедентно (один показ для учеников, другой, вечерний, – для родителей), являть городу и миру сложности пубертатного периода. Поступками героев движет невозможность соединить мечты о чистой романтической любви с земными эротическими желаниями. Отчего они, герои, предстают перед зрителями не в привычном формате – белый верх, черный низ, а в формате жестком и жестоком. Вскоре в этом царстве основных инстинктов стали проявляться оттенки. О качестве фильма говорить пока рано, но кое-что уже заметно и сейчас. Сколько ни смотришь «Доктора Хауса», не устаешь восхищаться изобретательностью и мастерством авторов. А у нас же даже в лучших проектах с третьей серии начинает зависать сюжет. Впрочем, не это главное.
Германика пытается скрестить арт-хаус с массовым искусством. Ручная камера, море импровизации, агрессивный монтаж, плывущий звук, авторская отстраненность – все эти приемы призваны создать эффект подсмотренной живой реальности. Есть только одно «но». В подобной стилистике божественного наития нет места арифметике. А в «Школе», как и в любом телевизионном продукте, просчитано все – от зрительского шока до запретительных воплей взрослых дяденек и тетенек, знающих твердо – чего нет в телевизоре, нет в жизни. И в этом плане «Школа» равна «Кармелите». В искренность святых намерений наконец-то впустить на экран свежий ветер мешает верить гигантская пиар-кампания, стартовавшая одновременно с сериалом. Когда даже в выпусках новостей в качестве повестки дня сообщают о том, что фильм расколол общество на две части, начинает казаться, что в данной кампании участвуют все – вплоть до жаждущих запрета сериала. А когда Первый канал главным прогрессистом назначил депутата Андрея Исаева, смутные ощущения материализовались в убеждение. Данный защитничек свободы слова и сериала с такой яростью выступил против введения политической цензуры, что не одна я, полагаю, в тот момент стала (по известной формуле Бродского) ее сторонницей.