Розмысл царя Иоанна Грозного
Шрифт:
— Не ниже?!
Точно клещи, впились в горло отказчика жирные пальцы боярина.
— Убогой сын боярской, Тешата, не ниже вотчинников Ряполовских?!
— Тако и сказывал, господарь! — прохрипел, задыхаясь, отказчик. — «Мы хоть и малым володеем, а холопей не продаём. Самим надобны нынче».
Симеон на мгновение разжал пальцы, отступил и, размахнувшись, с плеча изо всех сил ударил покорно стоявшего перед ним человека.
— Добыть! Доставить!
Тиун бочком подвинулся к боярину.
— Дозволь молвить
И, коснувшись рукою пола:
— Не в диво нам тех людишек у Тешаты отбить. Токмо бы воля твоя.
— На коней! — топал исступлённо ногами князь, не слушая Антипку.
— Абие оседлаем. Токмо дозволь молвь додержать.
Широко раздув ноздри, Ряполовский надвинулся на тиуна.
— Не по дыбе ль соскучился?
— От твоей милости, князь, и дыба мне, смерду, великая честь!
Льстивый голос холопя смягчил боярский гнев. Симеон присел на лавку и уже почти спокойно кивнул.
— Сказывай.
— Не смирится Тешата. С тяжбой пойдёт на тебя. То ли дело — подьячего, Ивняка Федьку, кликнуть. Умелец подьячий наш ссудные кабалы пером наводить.
Хитрая усмешка порхнула на одутловатом лице Симеона, оживив сморщенные подушечки под глазами. В багровых прожилках нос шумно обнюхал воздух, точно учуяв неожиданную добычу.
— А и горазд ты на потварь, смерд.
— Не потварь, князь, а, коли пером настряпано будет, истинной правдой спрокинется.
И, не дожидаясь разрешения, побежал за подьячим.
Федька спал, когда к нему в избу ворвался Антипка.
— К боярину! — услышал он сквозь сон и обомлел от жестоких предчувствий.
Узнав по дороге, зачем его звали, подьячий облегчённо вздохнул и сразу проникся сознанием своей силы.
В опочивальню он вошёл неторопливым и уверенным шагом.
Ряполовский не ответил на его поклон и только промычал что-то под нос.
Федька закатил бегающие глаза, деловито уставился в подволоку и размашисто перекрестился.
— Стряпать ту запись, боярин?
— На то и доставлен ты.
Подьячий чинно достал из болтавшегося на животе холщового мешочка бумагу, фляжку с чернилами и благоговейно двумя пальцами вынул из-за оттопыренного уха новенькое гусиное перо.
— А не будет ли лиха? — полушёпотом спросил князь, почувствовав вдруг, как что-то опасливо заныло в груди.
— В те поры казни, господарь.
Ивняк лихо тряхнул остренькой своей головой и накрутил на палец ржавую паклю бородки.
— Не бывало такого, чтоб Федькины грамоты без толку в приказах гуляли.
— Пиши.
— Колико, князь-боярин, долгу на нём у тебя?
Ряполовский хихикнул и махнул рукой.
— Коли умелец ты, сам умишком и пораскинь. Токмо бы ему, смерду, не приведи Господь, расчесться не можно бы!
Подьячий почесал пером переносицу и лукаво мигнул.
— Пятьсот, выходит.
— Пиши.
Расправив усы и откашлявшись, Ивняк
Окончив, он вытер рукавом со лба пот и торжественно прочитал:
Се яз сын боярский, Тешата, занял есмы у князь-боярина Симеона Афанасьевича Ряполовского пятьсот рублев денег московских ходячих от Успения дня [17] до Аграфены купальщицы [18] , без росту. А полягут денги по сроце, и мне ему давати рост по расчёту, как ходит в людех, на пять шестой. А на то послуси Антип, Тихонов сын, да Егорий, Васильев сын. А кабалу писал подьячей Федька Ивняк.
17
Успения день—15 (28) августа, Успенье Пресвятой Владычицы нашей Богородицы и Приснодевы Марии.
18
Аграфена-купальница — 6 (19) июля, начало купания в реках.
Князь выправил колышущуюся, как вымя у тучной коровы, грудь и кулаком погрозился в оконце.
— Ужотко попамятует, каково не ниже сести вотчинников высокородных!
Он спрятал кабалу в подголовник и указал людишкам глазами на дверь.
Федька маслено улыбнулся.
— Пригода приключилась какая со мной, осударь!
— А ну-тко?
— Был боров у меня, яко дубок, да, видно, лихое око попортило того борова.
Симеон неодобрительно крякнул.
— Экой ты жаднющий, Федька!
И с милостивой улыбкой перевёл взгляд на тиуна.
— Жалую подьячего боровом да ендовой вина двойного.
Отказчик и Ивняк, отвесив по земному поклону, ушли.
Тиун сложил молитвенно на груди руки и задержался у двери.
— Дозволь молвить смерду.
— Ну, чего неугомон тебя в полунощь взял?
— Воля твоя, господарь, а токмо не можно мне утаить.
Мохнатыми гусеницами собрались брови боярина.
— Сказывай.
— Како милость была твоя, неусыпно око держу яз за боярыней-матушкой.
— Не мешкай, Антипка, покель бородёнкою володеешь!
— Перед истинным, князь… Глазела… Очей не сводила с гостей твоих… А допрежь того, чтоб приглянуться, колику силу белил извела — и не счесть. — Он огорчённо вздохнул и свесил голову на плечо. — И ещё тебя в слезах поносила.
Ряполовский раздул пузырём щёки и выдохнул в лицо тиуну:
— Доставить! Принарядить и немедля доставить!
Трясущимися руками обряжала постельница перепуганную боярыню. Тиун поджидал в сенях. Когда скрипнула дверь и на пороге показалась Ряполовская, он поклонился ей в пояс.