Розовое гетто
Шрифт:
Я кивнула, думая, о каких же собственных достижениях могла «громогласно» заявить.
— Тебе предстоит стать нашей группой поддержки.
— Но только не в мини-юбке [67] , — пошутила я.
Улыбка Мерседес застыла, глаза затуманились сомнением. «Я ошиблась, — говорило выражение ее лица. — Следовало остановить свой выбор на Касси».
Мысль эта отрезвила меня. Да, пусть я чувствовала неуверенность и не считала себя самой достойной, но никак не хотелось уступать что-либо Касси. Только от мысли о том, что в статью «Поднимая волну» пойдет интервью
67
Группа поддержки — команда девушек, в задачу которой входит моральная поддержка своей команды и дирижирование поддержкой болельщиков во время паузы в игре. Ноги у девушек длинные, юбочки коротенькие, иной раз девушки в купальниках, так что выступление группы поддержки — спортивно-эротическое зрелище.
Мерседес тем временем перешла к конкретике: журналистка из «Ка-эм», Алекс Кин, свяжется со мной в ближайшие дни, но увидеться сможет скорее всего только после конференции в Далласе.
— И разумеется, мне нет нужды напоминать, что в Далласе ты должна держать глаза и уши открытыми. — Мерседес хотела, чтобы глаза и уши были открыты у нас всегда. — Новые идеи, тенденции — вот что мы все ищем. Но никто, кроме Касси, не приносит мне рукописи с красной буквой «Н». Мы должны постоянно искать новые шедевры!
Едва я вышла из кабинета Мерседес, ко мне подбежала Линдси.
— Что случилось? — шептала она так громко, что ее, должно быть, слышали в пригороде. — Я видела, как она отловила тебя в коридоре.
— Просто хотела поговорить со мной о журнальной статье.
Она обняла меня за плечи, облегченно выдохнула.
— Это хорошо. Я-то подумала…
Я склонила голову набок.
— Подумала, что меня увольняют?
— Мы все в тревоге, после того как кружка Мэри Джо…
Приятно осознавать, что твоя судьба кому-то небезразлична.
— Но тебе не стоит волноваться, — заверила она меня. — Рита тебя любит. И, черт, если до сих пор не уволили меня, значит, стандарты у них довольно низкие.
— Не нужно себя недооценивать.
Она покачала головой:
— Какая уж тут недооценка. Насчет того, чтобы напортачить, я чемпионка мира.
Да уж, собственная некомпетентность настроения Линдси не портила.
Разговаривая с Линдси, краем глаза я увидела Мюриэль, выходившую из моего кабинета. Нахмурилась. Мюриэль крайне редко отрывалась от своего стола, а уж в наш коридор вообще не заглядывала. Вероятно, хотела проверить, как дела с книгой ее подруги. Этой книгой! Она петлей обвилась вокруг моей шеи. Я до сих пор не написала отказного письма, хотя кое-какие наметки сделала.
Собственно, записала комментарии Флейшмана.
Когда Мюриэль ушла, я вернулась в свой кабинет с твердым намерением навсегда выбросить эту рукопись из своей жизни. Начав печатать отказ, постаралась найти слова, позволяющие понять, что в будущем у меня нет ни малейшего желания увидеть подправленную редакцию «Ранчера и леди». Я даже не написала: «Буду счастлива ознакомиться с вашими будущими проектами», — хотя именно так обычно заканчивала отказные письма. Честно говоря, теперь, наконец-то избавляясь от этой книги, я надеялась, что никогда больше не услышу и имени авторши.
И это по прочтении только двадцати страниц.
Я распечатала письмо, подписала, сунула вместе с рукописью в большой конверт, отнесла в почтовую комнату. Положила в стопку исходящей документации, почувствовала, как с плеч свалилась стофутовая ноша. Хотелось танцевать.
Уходя с работы, я сказала Мюриэль, что отослала рукопись ее подруге.
Уголки ее рта опустились, но она кивнула.
— Я предчувствовала, каким будет результат, — призналась она. — Спасибо, что прочитала рукопись, Ребекка. По крайней мере я смогу сказать Мелиссе, что к ее труду отнеслись со всем вниманием.
Испытывала ли я чувство вины? Да нет же. Я провела с рукописью много времени. Она даже побывала у меня в гостях.
В тот вечер, когда я стояла в вагоне подземки, держась за стойку, у меня вдруг резко улучшилось настроение. То ли потому, что я избавилась от рукописи подруги Мюриэль, то ли от слов Мерседес о том, что я успешно делаю карьеру. Я, можно сказать, почувствовала уверенность в себе.
Ощущение это даже приводило в замешательство.
Дома я нашла Флейшмана, пребывающего в отличном расположении духа. Собственно, если у меня было просто хорошее настроение, то он прямо светился от счастья.
— Я закончил! — объявил он, едва я переступила порог.
Удивил.
— Когда дашь мне прочитать?
Что бы это ни было… Я ведь так и не знала, что он написал. Он даже не сказал мне названия своей новой пьесы.
— Хочу пройтись по тексту еще раз, — последовал ответ. — Может, после твоего возвращения из Далласа.
— Хорошо, а пока я хочу пригласить тебя в ресторан. По-моему, я у тебя в долгу.
Я ведь сказала, что он никогда ничего не закончит, а теперь он доказал мою неправоту.
Но Флейшман и слышать об этом не хотел.
— Шутишь? Это я у тебя в долгу… огромном! Ты — моя муза.
Должна признать, эти слова произвели на меня впечатление. Во-первых, я сразу представила себя устроившейся на столе Флейшмана, на манер знаменитой фотографии Лорен Баколл [68] на пианино Гарри Трумэна. Только я нарисовала себя в прозрачном вечернем платье, которое и скрывало все недостатки моей фигуры, и вдохновляло. Я увидела искорку восхищения в глазах Флейшмана, которую не замечала… ну очень давно. И как же мне ее не хватало!
68
Баколл, Лорен (р. 1924) — настоящее имя — Бетти Джоан Перске, голливудская киноактриса.
Или я принимала желаемое за действительное?
Он протянул руку, игриво переплел мои пальцы со своими, и из серых глаз бурным потоком хлынуло обаяние. Словно он ставил меня выше других людей.
Свою музу.
Так или иначе, но каким-то чудом все трения и недомолвки, которые существовали между нами, исчезли, будто мы вновь стали чем-то большим, чем просто друзья. Я почувствовала, как в душе вновь затеплилась искорка надежды.
— Вперед, — дернул он меня за руку. — В «Белый дракон».