Розыгрыш с летальным исходом
Шрифт:
Семеныч вернулся под утро и приказал не будить его до начала заседания Совета Федерации.
– Какая линия защиты?
– успел я спросить его.
– Ориентируйтесь на меня.
– И Семеныч провалился в сон, не выпуская автомата из рук.
Утром повариха Авапуи принесла нам завтрак. А ведь еще недавно мы всем коллективом дружно столовались под баньяном - трехразово.
Янка разбудила Семеныча претензией:
– Это что? СИЗО получается? Еще одно унижение - и я устрою государственный переворот.
– Без
– Ты лучше сложи все наше оружие в свой чемодан и сиди на нем, пока мы не вернемся.
– А вы вернетесь?
– задала Янка вопрос по существу.
– В этот раз - точно, - обещал Семеныч с уверенностью.
– Дина, как контингент настроен?
Авапуи скупо улыбнулась.
– Начали что-то соображать.
– Поддержат нас, если заваруха начнется?
– Поддержат. Но не все. Среди них есть дуры, есть проститутки, а есть и бл… Их, правда, меньше, но от них можно всего ожидать. По определению.
– Опять на китайский перешли?
– надулась Яна. Но попользоваться своей обидой не успела. Вошел Понизовский, разве что не в судебной мантии.
– Ну, что там?
– скучно спросил его Семеныч.
– Да ерунда. Они все в государство играются. Формальности. Днями прибудет катер с Такуму, вождь настаивает, чтобы брак Нильса с Марутеа был зарегистрирован в установленном порядке.
– Вот зануда! Не наигрался!
– Янка вскочила было с чемодана, но, вспомнив о своем предназначении, тут же плотненько на него плюхнулась.
– Пошли, - сказал Понизовский, когда мы отставили кофейные чашки.
– Его величество ждать не любит, с утра пьян и грозен.
– Караул-то сняли?
– с усмешкой спросил Семеныч.
– Он сам снялся, - усмехнулся и Понизовский.
Какие у них, однако, усмешки разные. Семеныч посмеивается с доброжелательным превосходством, а Понизовский… даже не знаю, как определить его усмешку. Будто он - напротив - встречает чье-то превосходство и страшно по этому поводу комплексует. Вроде того: «Да, вон у него какой прыщ на носу! А у меня нос даже не чешется».
Во дворец Мату-Ити мы проследовали без явного конвоя. Да, собственно, наши гостеприимные хозяева прекрасно понимали, что бежать нам некуда, а в случае обострения ситуации численное превосходство и вооружение гарантировало им полную власть над нами. Ну-ну…
Мату-Ити сидел в шезлонге. Между колен его торчал жезл, на этот раз опять с черепом, и казалось, что у вождя две головы - одна живая и лысая, другая не только лысая, но и вообще без кожи. Зрелище было не эстетичное.
Величественным жестом вождь пригласил нас садиться. В хижине, кроме нас и двух телохранителей за спиной вождя, никого не было. И стол переговоров был пуст - ни водки, ни закуски. Хотя сам Мату-Ити был по обыкновению в меру пьян. И жен у него тоже всегда в меру. Настоящий
Вождь говорил долго, каждая его фраза звучала в переводе Понизовского. Вкратце все сводилось к следующему.
– Мой народ - бедные люди. У нас нет частной собственности. Все на острове - общественное достояние. И теперь все, что принадлежит Нильсу, - тоже общественное достояние. Мы дали ему в жены самую лучшую девушку племени. Жемчужину острова. Племянницу вождя. Потомка капитана Кука. Он не может быть в обиде.
Тут Нильс, в этой точке перевода, поднял руку как примерный школьник:
– Я таки извиняюсь. Мне дали в жены только одну девушку. И я извиняюсь, даже не совсем девушку. А где еще эти три, о которых говорит вождь? Жемчужина, Племянница, Потомок…
Понизовский снисходительно пояснил этот нюанс. И продолжил:
– Белый взрослый вождь не может быть в обиде. И не должен обижать жену. А в ее лице - все население.
– Поэтому, - подвел грустные итоги вождь, - мы должны заключить брачный контракт, по которому все имущество уважаемого белого вождя Нильса переходит во владение всего племени в лице его жемчужины. И племянницы.
Тут Нильс опять не совсем вежливо перебил Ма-ту-Ити. Встал и, прижав руки к груди, проникновенно заверил:
– Я и без того все свое имущество принес на алтарь супружества.
И Нильс это имущество добросовестно перечислил, от двухсот баксов до клетки со Львом Борисычем.
Мату-Ити при этих словах нахмурился. Серега перевел:
– На нашем острове самый большой грех - воровство и ложь. Белый вождь не хочет поделиться тем, что он имеет. По нашим сведениям, он очень богат. И имеет в своей Европе большие деньги. Теперь они по праву принадлежат моему народу.
– Господа аборигены и ты, великий вождь Мату-Ити, - проникновенно признался Нильс.
– Вас ввели в заблуждение. Ни в своей Европе, ни в чужой Америке я таки не имею никаких средств. И мне стыдно признаться - этих средств я не имею даже на своих исторической и малой родинах.
Ни слова не говоря, Мату-Ити величественно поднялся и, чуть покачиваясь, побрел в опочивальню. На ее пороге он обернулся и произнес всего три слова на дурном английском. Настолько дурном, что нам не потребовался перевод.
– Думайте до завтра.
– Признавайся, Яков Ильич, - потребовал Семеныч, когда мы вернулись в хижину.
– Что утаил от налоговой инспекции? И Счетной палаты?
– Уму непостижимо.
– Нильс приложил сухие тонкие пальцы к вискам.
– Они принимают меня за миллионера.
– За миллиардера, - безжалостно уточнил Семеныч.
– Небось наобещал золотые горы, когда соблазнял Маруську. Она и настучала.
– Честное слово - я обещал ей только любовь.
– Что ж, это немало, - хихикнула Янка, которая так и не поднималась с чемодана.