Рубеж Стихий. Книга 2. Иные знания
Шрифт:
– Через десять минут садимся, – отстраненно сообщил пилот.
Куница постаралась как можно быстрее привести себя в порядок. К моменту посадки ее выдавали только покрасневшие глаза, но и это можно было списать на недосып. Как всегда строгая и собранная, с идеально прямой спиной, она коротко кивнула на прощание пилоту, отдав распоряжения по поводу обратного пути.
К поместью вела заросшая тропа. Ничего удивительного: Кунице мать Кая помнилась ленивой и распущенной, едва ли она стала бы всерьез заниматься хозяйством. Покрытая инеем трава в некоторых местах доставала
Сам дом производил столь же гнетущее впечатление покинутости и упадка. Если бы не свет в окнах второго этажа, можно было бы легко решить, что в нем никто не живет. Каменные ступени крыльца обветшали и раскрошились, и Куница чуть не подвернула ногу, когда каблук попал в одну из расщелин.
На стук открыла сама Тина. Ее расплывшееся лицо исказилось от ужаса.
– Что тебе нужно? – вместо приветствия дрожащим голосом спросила она.
– Здравствуй, Тина, – Куница случайно задела перила и брезгливо сморщилась, отряхивая рукав от засохшей грязи. – Ты пустишь меня в дом? Я пришла одна.
Тина очевидно сомневалась и искала повод отказать непрошеной гостье. Наконец, отчаявшись и тяжело вздохнув, она чуть отступила.
– Заходи.
Во всем доме стояла неживая, неуютная тишина.
– Здесь кто-то еще есть? – Куница равнодушно осматривала темную неубранную прихожую. – Кроме тебя и Майи?
При упоминании Майи Тина вздрогнула.
– Только служанка-целительница, ухаживающая за Майей и родителями Баста. Они тоже очень плохи.
– Отлично, – на поникшем лице Куницы впервые за долгое время появилось отдаленное подобие улыбки.
1009 год от сотворения Свода,
5-й день второго зимнего отрезка Элемента, Элинта
Ирис
Сцена была маленькой и будто неряшливой. Ирис задумчиво провела рукой по ветхому, износившемуся занавесу, украшенному разноцветными вышитыми ромбами. Его явно нужно было хорошенько почистить, но никто, похоже, не собирался делать этого перед вечерним выступлением. Во всем театре остались только она сама и старый глухой сторож, уединившийся в своей подсобке с бутылкой настойки.
Марк, директор труппы, распустил всех без финальной репетиции. «Этой публике все равно, – уныло сказал он, оглядев грязный и душный зал. – Отдыхайте».
Ирис некуда было идти. Меньше всего ей хотелось влезть в какую-нибудь липкую историю в одном из местных скверных кабаков. Гулять было слишком холодно, а собственная маленькая комната просто сводила с ума. Письмо, тщательно запрятанное между коробок со сценическими костюмами, казалось Ирис ядовитым насекомым, прокравшимся в ее вещи и отравлявшим все вокруг. Злосчастный конверт, обернутый, как ей объяснили, по себерийским обычаям пестрой тряпицей, притягивал к себе все мысли, вызывая невыносимую смесь паники и чувства вины.
Ирис прижалась щекой к занавесу, и в носу сразу же защипало от пыли. Только она во всем виновата, а никто даже и не догадывается. Марк – бедный честный Марк, такой талантливый, и молодой, и преданный – изводит себя мыслями о том, что же он
Ирис сжала в руке шершавую плотную ткань. Теперь страх всюду преследовал Ирис, вне зависимости от времени дня или места. Ужас и стыд немножко отступили, когда пришло письмо из дома. Родители были в порядке, они живы и на свободе. Но это облегчение быстро прошло.
Куница пугала сильнее Бартена – хотя что могло быть хуже, преступнее, невыносимее принуждения выдать цензорам почти всех своих друзей и единомышленников? Ирис вспомнила холодную опрятность Бартена и удушающую вычурность его речей. А потом пустой, жестокий взгляд и тихий, бесцветный голос Куницы.
Ирис тогда спросила, что ей написать. Краснея, заикаясь, путаясь в словах. Она, не боявшаяся выступать перед огромной толпой! От этой мысли Ирис сделалась себе абсолютно отвратительна.
«Пиши что хочешь. Все, что нужно, ты все равно уже рассказала Бартену».
На вопрос, зачем тогда вообще нужно это письмо, ей никто так и не ответил.
Ирис мечтала потерять злосчастный конверт. Сжечь, утопить, закопать в землю, только бы он не достиг адресата. Лишь бы из-за ее трусости и подлости опять не страдали люди.
А в другие минуты Ирис почти удавалось убедить себя, что все это не всерьез. Раз все равно, что писать, то и само письмо – пустышка, глупая шутка, сумасшедшая причуда этой жуткой женщины.
Возможно, Ирис даже могла бы и вовсе его не отправлять?
Но, конечно, она не сумела бы так поступить. Вспоминала участливый, полный скрытой тревоги усталый взгляд мамы и большие натруженные отцовские руки. Если с родителями что-то случится по ее вине – мир окончательно рухнет и в жизни не останется никакого смысла.
Сегодня Ирис опять сделает все как нужно. Осталась лишь пара часов.
1009 год от сотворения Свода,
7-й день второго зимнего отрезка Себерия, Край Озер
Мик
Впервые человек в маске приснился Мику в ночь перед полетом в Элинту. Они стояли друг напротив друга в пустом пыльном помещении. Было душно, воздух вокруг будто раскалился от солнечных лучей, хотя Мик не заметил ни одного окна.
– Кто ты? – он даже сквозь сон чувствовал, что во рту совсем пересохло.
Человек молчал. Мик был уверен, что ему хорошо известна эта маска, но не мог вспомнить, откуда именно.
– Я тебя знаю?
Как это часто бывало во снах, Мик никак не мог разобрать внешность незнакомца: рост, фигура, Стихия – все казалось зыбким и мгновенно расплывалось, стоило попытаться ухватиться за что-то взглядом.