Рубеж. Пентакль
Шрифт:
Сказала – и возгордилась. И ведь запомнила! Эх, мало им с Хведиром-Теодором толковать пришлось! А если и толковали – то все про материи да энергии эти тонкие, будь они трижды!..
Эх, Хведир, Хведир! Встретимся ли?
– Ну, считай устыдила, Ярина Логиновна. Вот выберемся, так я прямиком в обитель Межигорскую отправлюсь. Власяницу надену, вериги с два пуда. И почну слезы лить. Слезы лить – и образам кланяться… Да это ежели выберемся, смекаешь?
Ярина очнулась. Далеко Хведир, а Дикий Пан – вот он.
– Я так прикидываю, панна сотникова. Месяц у нас – не больше. И за тот месяц извернуться нам следует. Понимаешь ли?
– Извернуться?
Дернулась трость в руках. Если бы не нога бессильная, размахнулась, полоснула бы поперек ненавистной рожи.
– Ой, умен ты, пан Мацапура! Ой, умен! Давай, вертись, а я погляжу. Весело глядеть будет!
– Ничего-то ты, видать, не поняла, Ярина Логиновна!
Вздохнул Мацапура, каптан на брюхе оправил. К окошку подошел, стеклышко дымное к глазу приставил.
– Вчера-то меньше было. Растет! Нет, Ярина Логиновна, смотреть я стану. А ты – вертеться. Дурак кнеж Сагор – талисман волшебный из рук выпустил! А за меня не бойся, моя ясочка. Не выпущу!
Заперты двери. На окнах переплет мелкий, не открыть, не выглянуть. Темница! А что не подвал сырой, а покои богатые – велика ли разница? Только и осталось – горницу шагами мерить. Да и то, много ли пройдешь с ногой хворой? Раз, другой…
– Отворите! Отворите!
Тихо. Слуг – и тех нет. Словно бы вымер замок.
Присела Ярина на край кровати, трость уронила. Нагибаться не стала – ни сил, ни надобности. К чему? Гулять не покличут.
– Эй, кто-нибудь!
Никого! То есть тут они, небось в коридоре стоят, а отозваться боятся. Суров Дикий Пан, сумел пахолков в руки взять! Если и осталась тут душа добрая, то все одно – не поможет.
Страшно!
Ну, почему так выходит? Почему только раз довелось с упырем этим лицом к лицу сойтись, шаблей о шаблю ударить? Все бы отдала за дедову «корабелку», да где она теперь? Разве что у Юдки, пса панского, узнать.
Да и не одолеть ей Дикого Пана. Страшно, смертно бьется! Словно и вправду – бес.
Бес?
Задумалась Ярина, подбородком в кулаки сжатые уперлась. В одном просчитался Дикий Пан – дал ей время. Не иначе, слишком в себе уверен. И то – в полной воле она, Ярина Загаржецка, у этого изверга. Захочет – на дыбу подвесит, захочет – на ложе бросит…
…Плеснула краска в лицо. «Стало быть, сердце с перцем? А, Ярина Логиновна? Какова ты с шаблей – знаю…» Не вспоминать бы, так не забудется! Как навалился, как в лицо задышал…
Нет, нельзя! Нельзя вспоминать! Потом вспомнит – когда час настанет Дикого Пана в клочья рвать!
Потом!
Мотнула головой панна сотникова, словно мару прогоняла. Не взять шаблей беса. А иначе если?
Умен?
Усмехнулась Ярина, на покрывало тканое легла, руки за голову закинула. Вспомнилось, как спорил как-то с попом валковским химерный чародей Панько. Панотец Никодим ему из Библии словеса, а румяный пасичник щурится, усмешкой рот кривит: «Умен ты, батюшка, умен. Да только ум у тебя – дурак!»
Не великого ума Дикий Пан!
Умен был – не вставал бы войной против всего Войска Запорожского! Или на острове они, посреди моря Черного? Сжег бы Валки, и Полтаву сжег – неужто на том все кончилось? Хоть и обросли жирком полковники да старшины генеральные, а все равно бы – не стерпели. Видать, жадность Мацапурина того ума посильнее!
А как нашкодил – бежать вздумал. Вроде бы и умно – через Рубеж перебраться, в мир запредельный. А о том не подумал, что визы чаклунской всего-то на год хватает. Значит, и страх панский ума посильнее!
Теперь она, Ярина Загаржецка…
Не утерпела – вновь вскочила. Долго трость поднимала, встала, проковыляла к двери. Тихо было за дверью. Ну и пусть! Думать никто не мешает.
Ведь что получается? Узнал Мацапура, что у нее, у Ярины Загаржецкой, откуда-ниоткуда сила неведомая взялась. Узнал – и понял, что ту силу можно на спасение направить. На свое спасение. Узнает панна сотникова, что миру этому конец приходит, позовет спасителя неведомого, а Дикий Пан в ее подол клешней вцепится. Вроде рака!
Умно? Ой ли?
Решил Дикий Пан, что она жизнь свою выше всего любит. И за эту жизнь готова даже его, Мацапуру-анчихриста, из пекла вытащить. Значит, грозить станет. Грозить – и сулить всякое.
Ну и пусть!
Усмехнулась Ярина, легонько тростью в дверь ударила: тук, тук, тук! Как бишь это в байке, что Хведир когда-то рассказывал? «Я, Черная Рука, иду тебя кушати – с ручками, с ножками, с пальчиками!»
Тук, тук, тук, Дикий Пан!
Или не слышишь, как Смерть твоя стучится?
Чортов ублюдок, младший сын вдовы Киричихи
Теперь я знаю, как летают!
Это очень просто! Я летал. Я поднялся на большое дерево в саду. Я не испугался.
Когда я вырасту, то смогу летать под самыми звездочками.
Я научу летать Ирину.
Красивый человек, который ходит за мной, познакомил меня со своей девкой. Она хорошая. Она погладила меня по щеке. Она удивилась. Она сказала, что меня называют чудовищем. А я – не чудовище, я очень красивый парень. И мне скоро надо будет искать невесту. Я спросил, что такое невеста. Она смеялась. Она сказала, что скоро все девки будут умирать, когда меня увидят. Я сказал, что не хочу, чтобы они умирали. Она снова смеялась, и красивый человек – тоже. Они хорошо смеются.