Руда
Шрифт:
— Акинфию Никитичу приключился удар, — шептала мать, Ефимия Ивановна, вытирая слезы. — Думали, что и не поднимется…
— С чего это? — растерянно спросил Никита.
— Из Петербурга приезжал Степан Гладилов. Запершись беседовали: тайности какие-то. Гладилова Акинфий Никитич услал в тот же день обратно. Часу не прошло — повалился. Созвали лекарей, пустили ему кровь, полсотни пиявок приставили — оживел.
— Теперь-то он как? Что медики говорят?
— Вставал уж. Ноги плохо ходят, а голос вернулся. Велено, чтоб покой и тишина.
— А я, как назло, такую новость привез… не знаю, как ему
— Нет уж, Никитушка, не тревожь его! Хуже бы не было.
Акинфий, узнав о приезде сына, потребовал его немедля к себе. В спальне пахло горьким миндалем и травой калганом. Акинфий полулежал на высокой постели. Болезнь мало изменила его — только под глазами резче обозначились серые мешки да на висках чернели плохо запудренные следы укусов пиявок.
— Докладывай, — приказал Акинфий.
— Батюшка! Всё исправно. Отложим доклад до другого дня — спеху нет.
— По порядку докладывай, — не слушая возражений, повторил Акинфий. — Начни с железа. Как большая домна?
— Большая домна идет преотлично. Дает чугуна одна за три старых.
— До тысячи в сутки доходило?
— Нет еще: девятьсот шестьдесят пудов при мне было.
— Как азиатский караван?
Никита заявил, что железные караваны отправлены удачно в обе стороны: по Чусовой — в столицу, по Тагилу-реке — на Восток. На Невьянском заводе идет отливка пушек, ружей, ядер. Выделывается листовое железо и жесть. Медь из Колывани получена, льются медная посуда и колокола…
— А якоря?
— Весь заказ успели отлить, проковать и с весенним караваном отправили.
— Добро. Что Прокофий делает? Планты сажает?
— Как водится. Еще песни записывает: нашелся старый казак, много знает сибирских песен. Он поет, а Прокофий пишет. Но делу от того никакой помехи нет, — брат заводы блюдет изрядно.
— Какие есть чрезвычайные новости?
— Ничего чрезвычайного.
Акинфий приподнялся на локтях, подергал усами и спросил грозно:
— А золото?
— У нас тихо, — уклончиво ответил Никита.
— А в Катеринбурге?
— Простите, батюшка, не хотел вас тревожить, — да вы уж знаете, видно!.. Верно, под Екатеринбургской крепостью открылось песошное золото.
Акинфий опустился на подушки. Хрипло пролаял;
— Это Гамаюн!.. Его дело!. Обманул Мосолов, не избыл Гамаюна, как обещался!
Снова привстал.
— Что ж ты уехал оттуда? Какой ты Демидов? — от опасности убежал! Надо отбивать. Может, еще не поздно. Мо…
— Батюшка! Батюшка!
Акинфий, почернев, махал ему рукой — уходи!
Никита выбежал звать лекарей.
Поздно вечером Акинфий опять вызвал сына.
— Не в спальню, в большой кабинет пожалуйте, — предупредил дворецкий.
Акинфий Демидов в застегнутом на все пуговицы камзоле, при парике, стоял у большого стола, накрытого зеленым бархатом. На столе — окованный медью ларец. Никита знал: в этом ларце хранятся самые важные бумаги.
Не садясь Акинфий откинул крышку ларца, вынул лежавшую поверх бумаг увесистую золотую чашу.
— Гляди, — чаша эта отлита из первого добытого в Невьянске золота. Как раз в год твоего рождения.
На подставке чаши блестела вычеканенная надпись: Sibir 1724. [89] Родился Никита в пути,
— Столько лет сберегали золотые россыпи, — неужто теперь попуститься?
Акинфий извлек из ларца свернутую вчетверо, пожелтевшую от времени бумажку:
89
В XVIII веке Урал обычно причислялся к Сибири.
— Читай. Деду твоему собственноручно писано императором Петром Алексеевичем.
Никита прочел вслух:
«Демидыч!
Я заехал зело в горячую сторону; велит ли бог видеться? Для чего посылаю к тебе мою персону; [90] лей больше пушкарских снарядов и отыскивай, по обещанию, серебряную руду.
— По его сталось. Серебряная руда отыскана мною на Алтае и объявлена прошлого году его дочери Елизавете Петровне. Квит, ваше величество!.. Думаешь, я бедней стал, когда серебро алтайское отдал? — Порылся в ларце, достал бумагу с большой сургучной печатью. — Именной указ. Читай-ка! Он стоит Колывано-Воскресенских заводов со Змеиногорским рудником.
90
Персона— портрет. Письмо и портрет посланы Петром Первым из Кизляра (город на Кавказе) в 1722 году, в августе, во время военного похода.
Указ был краток:
«Ежели где до Акинфия Демидова будут у касаться какие дела или от кого будет в чем на него челобитье, о том наперед доносить Нам, понеже Мы за его верные Нам службы в собственной протекции и защищении содержать имеем. [91]
— Кто захочет на меня в донос пойти после такого указа? Серебро уплыло, зато мы золото будем теперь мыть без прежней опаски. Как ты думаешь?.. Что молчишь?
91
Указ напечатан в Полном собрании законов Российской империи за № 8998 24 июля 1744 года.
— Конечно, батюшка.
Акинфий вывалил на бархат целую пачку бумаг. Он что-то искал и не находил.
— Это что?.. Грамота о присвоении дворянского достоинства и описание герба… Немногого стоит… Мишура! Отец, Никита Демидыч, до конца жизни не принял дворянства. Любил фундатором зваться, неписанное в герольдиях звание, по-латыни значит: строитель… Вот он, демидовский герб! Гер-ральдика!..
На куске пергамента яркими красками был изображен затейливый герб. Каждый рисунок на нем имел символическое значение. Шишак обозначал, что Демидовы ковали для государства оружие и тем способствовали его неуязвимости. Три зеленых рудоискательных лозы — открытие новых рудоносных земель. Молоток — горный труд.