Рука адмирала
Шрифт:
— Его сейчас нет в штабе.
— А где он, не знаете ли?
— В служебной командировке.
— Надолго? И куда?
— Простите, товарищ, этого не можем сказать — дело военное…
С озабоченным и тревожным лицом Ирма повесила трубку. Было очевидно, что Николай уже выехал в Кронштадт проводить свою «Спартакиаду Морей».
Неудача ждала ее и у Сережи. Комендант студенческого общежития, смешливый жуликоватого вида парень, на вопрос о Сереже осклабился.
— Товарищ Шибанов? А он только что уехал Севастополь громить!
— Как так «громить»?
— А в футбол. У него ведь ноги лучше головы фукцируют. Инженер, видать,
Потом, увидев искреннее огорчение на лице Ирмы, он добродушно подмигнул.
— А вы того… ничего, товарищок… Не унывайте! Он скоро приедет — не разлюбит!
Девушка холодно поглядела на коменданта, но курносая рожа того была настолько дружелюбномилой, что у нее не хватило духа оборвать начинающийся комсомольский флирт.
— Спасибо за утешение, слабо усмехнулась она. Когда Шибанов приедет, попросите его сразу же позвонить в госпиталь. Скажите: Ирма была.
— Скажу, обязательно скажу, товарищ… Ирма. Он не дурак, он сразу позвонит. В этом деле он — мастак. Не пропустит! Одно слово — чемпион. В него тут тоже все баб-общежитие встрескамшись. Как вечером выйдет с гитарой — так девчата и льнут и преют… Так что вы из за него не очень то убивайтесь: не стоит он этого…. А, может, пока там что, коллега, если вам одной скучновато — то, может, я сгожусь в заместители? Ну, там в кино пойтить или просто погулять, лунные ванны попринимать? А?
Ирма не ответила и молча вышла из общежития.
— Фу ты, ну ты, ножки гнуты, обиделся комендант. Видать сразу по роже и обхождению, что не нашего пролетарского классу. Белая кость! Нос воротит. Симпатяга — это верно, да только гордая…
«Увы и ах, сказал монах, Найдя блоху в своих штанах»…Не везет мне! А Сережка — сукин сын, и в Крыму на казенных харчах поправится и здесь этакая краля ждет… «Пусть, мол, сейчас же позвонит»… Мне, небось, никакая не позвонит…
«У сусiда хата бiла, У сусiда жiнка мила, А у мене Нi хатини, А Нi ЖiНКИ в сиротини»…Эх, жнзнь наша комсомолистая!..
Вихрастый курносый парень почесал всклокоченную голову, еще раз взглянул на дверь, через которую ушла Ирма, и еще раз глубоко вздохнул.
10. На оборотной стороне жизни
Наши маленькие приятели, Митька-Рыжий и Ванька — Черви-Козырь, встретились на углу условленной улицы и с торжеством стали расматривать только что украденный футбольный мяч.
— Конфетка! Совсем, видать, новый!
— Чисто вышло. Как корова языком слизнула! А тебя там, Черви-Козырь, не лупцовали?
— Ну вот еще что? Мой плант здорово удуман был: на ять… Я, как уговорились, сперва на стреме [17] был, а потом, когда мяч через забор перепустили, я — на подначку пошел [18] . Они, ясно, за мной. «Держи, мол, вора»… Я ходу, но не так, чтобы уж оченно. Бугай какой то догнал меня. Ну, туды-сюды. Приволокли к полю. Хвать, ясно, за мой
17
На страже.
18
Как приманка, обманный трюк.
19
Для видимости.
20
Удрал.
— А рубашка то твоя как?
— Кофта то? А я им на память оставил — пущай свой мачт заканчивают. Да там одни швы да вши и остались…
— А и в самом деле — чем они то мачт заканчивать будут?
— А наше которое дело? Пущай помнят: «Не зевай, не клади плохо и не зевай, когда что плохо лежит»…
Митька в восторге посмотрел на мяч еще раз и привычным движением утер нос.
— Здорово! Хорошая у тебя башка, Ванька, жаль только, что дураку досталась. Ладно удумал ты давеча плант этот.
— Еще бы… А ты красивый был бы без моей головы. В зубы дать кому или просто своровать — это ты горазд, а чтобы дело удумать — это тебе не под силу.
На этот раз Митька не был расположен ругаться со своим приятелем. Он любовно гладил желтую кожу мяча, и глаза его блестели.
— Ладно, ладно, Ванька… А знаешь, у меня что то ноги сильно чешутся обнову нашу попробовать? А?
— А куда?
— Да вот на Корабельной под Малаховым площадка маленькая есть. Для нас хватит и там нас никто не застукает. А ежели что — в кусты на Малаховом нырнем.
Худенький младший беспризорник усмехнулся снисходительно, словно он слушал капризы ребенка.
— Эк, тебя разобрало! Только, браток, это ты, может, футболом накормился, а я покрепче чего жрать хочу. Потом опять же на кофту новую надо подработать. Так что ты, Рыжий, не паникуй: успеем еще. До вечера еще далеко. Не знаю, как у тебя, а у меня в животе так от голодухи бурчит, словно там живую кошку на шомполе над костром наворачивают. Пойдем сперва подработаем на шамовку. Как это комиссары треплются: «кто не работает — тот не ест». Идем, проклятьем заклейменный… Эй, Шарик, Кабыздох!.. Фью, фью!..
Итак, наши приятели направились на работу. В их глазах это действительно была «работа», их основное занятие, хотя для всех других это называлось попросту воровством. Но Ванька и Митька не разбирались в моральных ценностях человеческого мира. Эти дети, выплеснутые волной революции за борт жизни, делили весь мир на две половины: в одной из этих половин — они, брошенные в жизненную грязь дети, а в другой — все остальные. Эти «остальные» в свою очередь делились на две категории: врагов и «фраеров» — источник добычи. Их стремления в жизни были направлены только в две стороны: 1) не попасться врагам — милиции, ОГПУ, всяким комсомольцам из детских приютов, домов и колоний, и 2) украсть что либо у «фраеров».