Рукопись Ченселора
Шрифт:
– Причиной послужило то, что я увидел на Арлингтонском кладбище, и то, о чем рассказал мне Варак. Я сопоставил эти впечатления, и меня осенила догадка.
Кроме того, эта догадка соответствовала тому, о чем я, возможно, уже писал. В общем, мне казалось, что я прав. Так оно и получилось…
Ченселору потребовалось меньше десяти минут, чтобы обо всем рассказать агенту. При этом он заметил, что Куин О’Брайен что-то отмечал для себя, точно так же, как ночью в Вашингтоне, когда Питер приходил к нему.
– Оставим Рамиреса и вернемся на минутку к Вараку. Он построил
– Правильно. Варак работал на них и сам передал им эту информацию.
– И сообщил, что разговор велся на неизвестном ему языке.
– Он, очевидно, знал несколько языков.
– Шесть или семь, – подтвердил О’Брайен.
– Варак хотел сказать, что те, кто схватил его около дома на 35-й улице, были уверены, что он не поймет, о чем они говорят. Следовательно, они знали его. По крайней мере, один из этих четверых…
– Еще одно звено… Кроме того, он мог установить, к какой группе принадлежал язык.
– Он не сказал. Сказал лишь, что название «Часон» повторялось не раз, причем с каким-то фанатизмом.
– Возможно, он имел в виду, что Часон стал своего рода культом?
– Культом?
– Вернемся к Рамиресу. Он признал, что резня под Часоном произошла по вине командования?
– Да.
– Но он ведь сказал, что события под Часоном расследовал генеральный инспектор, что причиной тяжелых потерь была признана внезапность действий противника, его численное превосходство и превосходство в огневой мощи.
– Он лгал.
– О том, что было расследование? Сомневаюсь… – О’Брайен встал и налил себе еще кофе.
– Значит, о выводах, – предположил Питер.
– И в этом я сомневаюсь. Вы легко могли бы все проверить.
– Так что же вас настораживает?
– Его непоследовательность. Я ведь юрист. – Агент поставил кофейник на плиту и возвратился к столу. – Рамирес рассказал вам о расследовании не колеблясь, потому что был уверен: если вы станете проверять сказанное им, то согласитесь с его выводами. И вдруг он поменял линию поведения. Он засомневался в том, что вы согласитесь с этими выводами. Это вызвало у него беспокойство, и он посоветовал вам оставить это дело. Видимо, вы чем-то напугали его.
– Я обвинил его во лжи, сказал, что события под Часоном – дело темное…
– Почему события под Часоном – дело темное, вы, конечно, не уточнили, поскольку вам это неизвестно. В свое время из-за подобных обвинений и вынужден был вмешаться генеральный инспектор. Но Рамирес не побоялся об этом сообщить. Значит, дело в чем-то другом. Думайте, Ченселор, думайте…
Питер постарался сосредоточиться:
– Я сказал ему, что он ненавидел Макэндрю, что от меня не ускользнуло, как он напрягся при упоминании о Часоне, что те ужасные события связаны с отставкой Макэндрю, с пробелом в его послужном списке, с пропавшими досье Гувера, что он лжет и увиливает от ответа и что он вступил в сговор с другими, потому что все они смертельно боялись…
– Как бы тайна Часона
– Что события под Часоном тесно связаны с Макэндрю… В отставку он подал потому, что собирался раскрыть его тайну… Соответствующая информация содержится в пропавших досье… И по этой же причине, видимо, был убит.
– Это все? Больше вы ничего не говорили?
– Ей-богу, я пытаюсь припомнить…
– Успокойтесь, – взял Питера за руку агент, – иногда самое важное доказательство лежит на поверхности, а мы его не видим. Мы так старательно роемся в мелочах, что не замечаем главного.
Слова… Как часто они решают все! Они пробуждают мысль, вызывают в памяти тот или иной образ… И вот уже Питер вспоминает глаза бригадного генерала, загнанного в угол, пусть на мгновение, но потерявшего самообладание, и шепот умирающего Варака: «Не о нем, а о ней. Он только приманка…» Питер взглянул на широкую раздвижную перегородку, на дверь, за которой спала Элисон, и повернулся к О’Брайену:
– Да, конечно. Так оно и есть…
– О чем вы?
– О жене Макэндрю.
Глава 31
Старший агент Кэррол Куин О’Брайен согласился оставить их вдвоем. Он понимал, что предстоящий разговор будет сугубо личным. Кроме того, у него были дела: он торопился навести справки о четырех известных в стране деятелях и о трагических событиях, происшедших на далеких холмах Кореи более двух десятилетий назад. Чтобы проникнуть в тайну Часона, нужно было действовать решительно.
Питер вошел в спальню, не зная, с чего начать разговор, но отлично сознавая, что начинать его все равно придется. При звуке шагов Элисон заворочалась и замотала головой. Потом, будто испугавшись чего-то, открыла глаза и на какой-то момент ее взгляд замер на потолке.
– Привет! – мягко произнес Ченселор.
Элисон охнула и села на кровати:
– Питер! Наконец-то!
Он быстро подошел и обнял ее.
– Все в порядке, – сказал он и вдруг подумал о родителях Элисон. Сколько раз она слышала, как отец говорил эти слова сумасшедшей женщине, которая была ее матерью?
– Я так испугалась!
Элисон взяла лицо Питера в свои ладони и посмотрела на него широко раскрытыми карими глазами – очевидно, пыталась обнаружить в его глазах следы страдания. Она казалась оживленной, даже чем-то взволнованной. Несомненно, это была самая очаровательная женщина, которую он когда-либо знал, к тому же обладавшая тем редким качеством, которое принято называть внутренней красотой.
– Пугаться нечего, – успокоил он ее, зная, что сейчас скажет заведомую неправду, а она непременно об этом догадается. – Все почти кончено. Мне нужно лишь задать тебе несколько вопросов.
– Несколько вопросов? – Она медленно отняла ладони от его лица.
– О твоей матери.
У Элисон задрожали ресницы, и Питер понял, что она начинает сердиться. Так было всегда, когда упоминали о ее матери.
– Я уже рассказала тебе все, что знала. Мать заболела, когда я была совсем маленькой.