Рукопись Ченселора

Ладлэм Роберт

Только тогда мы узнаем, у кого находятся досье, и найдем этого человека.

– Но это какая-то чушь. Мать была больным человеком, ее здоровье все время ухудшалось. Она не могла играть сколько-нибудь важную роль…

– Для кого-то она такую роль играла и все еще играет. Умоляю тебя, перестань изворачиваться. Ты не хотела лгать мне, поэтому просто умалчивала о тех событиях. Но провинции на берегу залива Бохай – это Китай, родители твоей матери умерли в Китае. И в Часоне мы воевали с китайцами.

– И это значит?

– Не

знаю. По-видимому, я все еще далек от истины, однако не думать об этом не могу. Пятидесятые годы… Токио, Корея… Китайские националисты были изгнаны с материка, но они свободно разъезжали повсюду. Если это так, в их среду могли проникнуть и коммунистические агенты. Может быть, они нашли подход к твоей матери? Предприняли попытки как-то скомпрометировать жену одного из старших военачальников в Корее и завербовать ее – ведь родители твоей матери находились в Китае. Но потом что-то произошло. Так что же случилось двадцать два года назад?

– Это началось за несколько месяцев до событий под Часоном, когда мы приехали в Токио, – заговорила Элисон, с трудом выдавливая из себя слова. – Временами у матери начало «ускользать» сознание…

– Что ты имеешь в виду?

– Когда я обращалась к ней, она глядела мимо меня, будто ничего не слышала. Потом, не дав никакого ответа, поворачивалась и выходила из комнаты, что-то напевая.

– Одну из таких песенок я слышал в Роквилле. Она напевала какую-то старинную мелодию.

– Это случилось гораздо позже. Она вдруг привязывалась к какой-нибудь мелодии и напевала ее по несколько месяцев кряду. Доводила до конца и снова начинала…

– Мать была алкоголичкой?

– Она выпивала, но алкоголичкой, по-моему, не была. По крайней мере, тогда.

– Ты хорошо помнишь ее, – спокойно констатировал Питер.

Элисон взглянула на него:

– Я знала ее лучше, чем это казалось отцу, и хуже, чем полагаешь ты.

Ченселор пропустил ее колкость мимо ушей.

– Продолжай, – сказал он мягко. – Итак, у нее начало «ускользать» сознание. Кто знал об этом? Ей пытались помочь?

Элисон нервно потянулась за следующей сигаретой.

– По-моему, причиной того, что были приняты меры, стала я. Поговорить было не с кем, понимаешь? Все слуги были японцами. В гости к нам приходили только жены офицеров, а им о матери не расскажешь.

– Значит, ты была совсем одна?

– Да. И я не знала, что мне делать. Затем по ночам стали раздаваться телефонные звонки. Тогда мать одевалась и уходила из дома, нередко с безумным выражением на лице, и я не была уверена, что она вернется. Однажды вечером из Кореи позвонил отец. Обычно мать бывала дома, потому что он всегда предупреждал письменно, когда позвонит. На этот раз ее дома не было, и я все ему выложила. Наверное, это вырвалось у меня непроизвольно. А несколько дней спустя отец приехал в Токио.

– Как он реагировал на случившееся?

– Не помню. Я была счастлива, что наконец

вижу его. Мне казалось, теперь все будет в порядке.

– Так и было?

– На какое-то время все стабилизировалось. Сейчас я бы выразилась именно так. В дом стал приходить военный врач. Потом он привел других врачей, и они раз в несколько дней увозили мать с собой. Телефонные звонки прекратились, и мать перестала исчезать по ночам.

– Почему ты сказала, что все стабилизировалось на какое-то время? Разве на этом дело не кончилось?

На глаза Элисон навернулись слезы.

– Случилось это как-то под вечер. Я только что вернулась из школы. Мать бушевала – громко кричала, выгнала слуг из дома, что-то ломала и била. И вдруг ее взгляд остановился на мне. Она никогда не смотрела на меня так. На какое-то мгновение я уловила в ее взгляде любовь, потом ненависть и наконец страх. Она боялась меня. – Элисон поднесла руку к дрожащим губам и бросила взгляд куда-то на одеяло, в глазах ее мелькнул испуг. – Затем мать подошла ко мне. Это было ужасно! В руках она сжимала кухонный нож. Она схватила меня за горло и попыталась вонзить нож в живот. Я вцепилась ей в запястье и стала кричать, кричать. Она хотела убить меня! Да, да, убить…

Элисон повалилась на бок, забилась в конвульсиях, лицо ее стало мертвенно-бледным.

Питер обнял ее и принялся баюкать как ребенка, а немного погодя попросил:

– Попытайся вспомнить, что она кричала, когда ты вошла в дом, когда увидела ее. Что она говорила?

Элисон оттолкнула Питера, откинулась на спинку кровати. Ее глаза были закрыты, по щекам текли слезы, но истерика прекратилась.

– Я не помню.

– А ты вспомни!

– Не могу. Я не понимала того, что она кричала. – Элисон открыла глаза, взглянула на Ченселора, и обоим все стало понятно.

– Это потому, что она говорила на иностранном языке. – В устах Ченселора фраза прозвучала не как вопрос, а как утверждение. – Она кричала по-китайски.

Элисон кивнула в знак согласия:

– Видимо, так.

Однако на главный вопрос ответа не было. Почему мать бросилась на дочь? На несколько секунд Питер задумался, в его памяти всплыли сотни страниц, написанные им о том, как абсурдные на первый взгляд конфликты вели к страшным актам насилия. Он не был психологом, ему приходилось мыслить более простыми категориями.

Детоубийство на почве шизофрении, комплекс Медеи – это не та область, где можно было отыскать истину. Ответ следовало искать в чем-то другом, более простом… Питер попытался представить разгневанную женщину, неуравновешенную, утратившую над собой контроль. Да-да, именно утратившую над собой контроль. Вечер. Пронизанный солнечным светом дом – большинство домов в Японии светлые, просторные, залитые солнцем. В дверях появляется девочка.

Питер взял Элисон за руку:

– Постарайся вспомнить, как ты была одета.