Рукопись в кожаном переплете
Шрифт:
— Не трогать мяса! — предупреждал я людей. — Это какая-то новая подлость испанцев.
Но голод был сильнее моих уговоров. К утру несколько сот защитников крепости умерли. Мясо оказалось отравленным соком манцинеллы [33] .
Вместе с солдатами с фрегатов высадилась целая куча монахов. Пока солдаты лезли на стены крепости и падали оттуда, сраженные нашими выстрелами, монахи, врыв в землю высокие черные кресты, молились и пели псалмы.
33
Ядовитое
— Где ваш бог? — кричал им, стоя меж зубцов башни, старик Монтехо. — Уберите ваши кресты, эти черные палки! Сделайте из них виселицы, это больше по вашей части. Вы травите голодных людей ядом, тех людей, которые верят в милосердие христианского бога. Это ваша подлость, черные слуги господа бога! Только ваша! У солдат слишком тупые головы. Это ваша рука, сеньоры иезуиты [34] . Будьте вы прокляты вместе с вашим богом!
Над бруствером, за которым прятались испанцы, взвилось белое пороховое облако. Картечь ударила по стене. Хуан Монтехо взмахнул руками и рухнул вниз.
34
Монашеский орден, отличающийся исключительной неразборчивостью в средствах, направленных для достижения цели.
— Отец! — крикнула Аола.
— Виторио о муэртэ!
Мы распахнули ворота и бросились на испанцев.
До самой ночи длился этот бой. Солдатам короля пришлось отступить. Впопыхах они оставили нам свои кресты и половину монахов. Мы взяли заложников, немного провизии и вернулись под защиту крепостных стен.
Но это была не победа, а лишь маленькая передышка. Слишком уж неравными оказались силы — к испанцам каждый день подходили новые отряды солдат, на их стороне воевал с нами голод. Захваченного продовольствия не хватило и на половину защитников крепости. Мы решили отдать его раненым. Необходимо было что-то решить. Еще два дня, и люди не в силах будут поднять мушкеты.
— Надо прорываться в горы, — сказал я. — Иначе мы умрем с голоду.
В ненастную ночь, когда испанцы меньше всего ожидали нападения, мы открыли ворота и ударили по ним. Мы заслонили тех, кто выносил раненых и ослабевших, и помогли очистить им путь к тропам, уходящим в горы. Я не знаю, скольким удалось уйти и что стало с ними потом. Никогда никого из них я больше не увидел.
Смерть не нашла меня в этом бою. Я был сбит лошадью и попал в плен.
Каким торжеством пылали глаза дона Педро Форменаса, когда он увидел меня связанным.
— Вот теперь ты в моих руках! — ликовал он. — Не радуйся, тебя не повесят здесь. Это было бы слишком милосердно. Я отвезу тебя в Испанию. Нам по пути. Меня как раз вызывает король. В Испании тебя казнят не спеша, с великим мастерством, от которого у тебя за одну ночь поседеют все, волосы. Ты слышишь меня, вонючая собака?
Он приблизил ко мне свое разгоряченное жирное лицо. Это было неосторожно
Дон Педро наотмашь ударил меня стволом пистолета. Он мастерски умел бить безоружных.
— Бросьте его в трюм «Санта Пиэтро», — крикнул он солдатам. — Мы завтра отплываем. И смотрите, чтобы он не сдох там до поры до времени. Головой за него отвечаете!
Меня поволокли к гавани и переправили на один из черных фрегатов.
На следующее утро, очнувшись в темном смраде трюма, я понял, что корабль уже плывет. Волны глухо били в борта, скрипела обшивка, и по ребристому днищу перекатывалась густая вонючая вода.
В полдень мне на веревке опустили кусок солонины и флягу с водой. Я не прикоснулся к еде. Нет, им не удастся довезти меня живым до берегов их проклятой Испании. Я оставлю без дела ее прославленных палачей. К чему мне жизнь? Все погибли. Старый Хуан Монтехо, мой верный друг Армандо, моя Аола. В последний раз я видел ее за минуту до того, как меня сбила лошадь. Зажав в руке дымящийся пистолет, она тяжелым мачете отбивалась от наседавших со всех сторон солдат. Женщины Кубы всегда умели держать в руках оружие! Не зря ведь в их жилах текла кровь трех континентов…
Фрегат сильно качало. Видно, подул свежий ветер. Я молил бога, чтобы он послал шторм покрепче и чтобы океан похоронил вместе со мной и всех тех, кто находился там, наверху.
В одну из ночей я проснулся от знакомого скрипа. Кто-то открывал люк трюма, в котором я сидел. К моим ногам упал мокрый канат, и я услышал голос Аолы. Всего два слова:
— Энрике, быстрей!
Не думая ни о чем, я ухватился за канат и полез по нему. Ноги у меня были скованы, и мне с большим трудом удалось выбраться наружу. Аола помогла мне…
Было темно, фрегат шел под всеми-парусами, зарываясь в крутую волну. У люка, положив голову на бухту якорного каната, спал часовой. Возле него валялась пустая плетенка из-под вина. Я вынул у него из-за пояса пистолет. Аола схватила меня за руку, и мы быстро перебежали освещенную фонарем часть палубы.
— Они пьянствовали до полуночи, — шепнула мне Аола. — И теперь их окончательно укачало — и вино, и море. Быстрей, Энрике! За кормой шлюпка. Быстрей, ее может захлестнуть волной.
— Погоди, Аола! — сказал я. — Пока жив Педро Форменас, я не уйду с этого корабля.
— Быстрее, Энрике! — повторила она. — Быстрее в шлюпку! Клянусь тебе небом, Педро Форменас уже полчаса как мертв, — и, откинув плащ, Аола показала мне пустые ножны от своего маленького стилета [35] , который сделал ей старый Хуан Монтехо.
Волны подхватили нашу шлюпку и швырнули ее в сторону. Через несколько секунд освещенные окна фрегата были уже далеко от нас. Аола вынула ключ и открыла замок моих кандалов.
35
Короткий кож с обоюдоострым узким лезвием.