Руководство по системной поведенченской психотерапии

Курпатов Андрей Владимирович

С другой стороны, как неоднократно указывал А.А. Ухтомский, только таким образом и возможно будет «нейтрализовать» этот отживший уже динамический стереотип. «Нет необходимости, – писал он, – в том, чтобы на доминантном пути произошел конфликт возбуждений с возбуждениями, привходящими со стороны других путей. На своем собственном пути возбуждения, доведенные до кульминации, приведут к торможению под влиянием тем же самых факторов, которые перед тем производили суммирование. Чуть-чуть учащенные или усиленные волны при одном и том же функциональном состоянии центрального прибора переведут его возбуждение в торможение. И при одних и тех же частотах и силах приходящих волн малейшее изменение в состоянии функциональной подвижности прибора переведет его былую экзальтацию в торможение. Нужна весьма тонкая регуляция силы и последовательности возбуждающих импульсов, с одной стороны, и функционального состояния прибора, с другой, если хотят поддержать определенную доминанту и определенную направленность действия в механизме на одной и той же высоте. Иначе доминанта как известная односторонность действия сама в себе носит свой конец»²³³.

Таким

образом, и нарушение динамического стереотипа – есть проявление доминанты, и то, что благополучно приводит к редукции этого динамического стереотипа, – результат ее работы. В этой связи только правильное понимание концепта доминанты позволяет уяснить сущность динамики поведения, его закономерности и механизмы.

Глава седьмая

Структурный ракурс: отношение «знак – значение»

Структурный ракурс поведения у И.М. Сеченова еще не представлен в должной мере, его подход ограничивается «трехчленной формулой» – весьма существенной для понятия системности, но недостаточной для описания структурных отношений. «Все психические акты, – писал И.М. Сеченов, – совершающиеся по типу рефлексов, должны всецело подлежать физиологическому исследованию, потому что в область этой науки относится непосредственно начало их, чувственное возбуждение извне и конец – движение; но ей же должна подлежать и середина – психический элемент в тесном смысле этого слова, потому что последний оказывается очень часто, а может быть и всегда, не самостоятельным явлением, как думали прежде, но интегральной частью процесса»²³⁴.

Вопреки устоявшемуся мнению, И.П. Павлов утверждал, что не две, а «три сигнальные системы управляют поведением человека»: импульсы подкорки, физические сигналы и словесные знаки. При этом «сигнал» в учении И.П. Павлова выполняет не одну, а две функции – он «сигнализирует» о внешних условиях поведения и таким образом управляет им. Сигналы, организующие поведение всех живых существ, стали трактоваться как чувственные образы, поведение человека – как умственные образы²³⁵. Иными словами, уже И.П. Павлов создает иерархию: сигнал – словесный знак (сигнал сигналов).

Наконец, ближе всего к вопросу структурных отношений психического подошел А.А. Ухтомский. «В целостной доминанте, – писал он, – надо различать прежде всего кортикальные и соматические компоненты. Восстановление однажды пережитых доминант происходит преимущественно по кортикальным компонентам. Большее или меньшее восстановление всей прежней констелляции, отвечающей прежней доминанте, приводит к тому, что прежняя доминанта переживается или в виде сокращенного символа (психологическое “воспоминание”) с едва приметными возбуждениями в мышцах, или в виде распространенного возбуждения со всеми прежними сосудистыми и секреторными явлениями. В связи с этим прежняя доминанта переживается или очень сокращенно с весьма малой инерцией – одними церебральными компонентами, или она переживается со всей прежней инерцией, надолго занимая собою работу центров и вытесняя в них прежние реакции» [45] ²³⁶. Таким образом, А.А. Ухтомский предпринял попытку, основываясь на физиологических принципах, представить структурные отношения психического, однако, несмотря на значительное число крайне существенных указаний, задача эта не была решена полностью.

45

«Перемещение центра тяжести доминанты, – добавляет А.А. Ухтомский, – к ее кортикальным компонентам и способность доминанты восстанавливаться по кортикальным компонентам сказываются особенно ясно на так называемых инстинктивных актах. Возбудимость полового аппарата у жеребца прекращается всегда после кастрации, если до кастрации жеребец не испытывал coitus. Половая доминанта в таком случае просто вычеркнута из жизни такого животного. Но если до кастрации coitus был испытан и кора успела связать с ним зрительно-обонятельные и соматические впечатления, половое возбуждение и попытки ухаживания будут возобновляться в мерине при приближении к кобылам. Эндокринные возбудители доминанты исчезли, но она все-таки может восстановить свои соматические компоненты чисто нервным путем, рефлекторно, по корковым компонентам».

Неоспоримая заслуга в разъяснении структурных отношений психического принадлежит Л.С. Выготскому, сформулировавшему принцип отношения «знак – значение», который закладывает краеугольный камень в понимание структуры поведения.

1. Структурный ракурс поведения

Л.С. Выготского традиционно причисляют к психологам, что, конечно, соответствует действительности. Однако необходимо помнить, что Л.С. Выготский рассматривал психологию как науку о поведении, основывался на взглядах И.М. Сеченова и И.П. Павлова. «Психика и поведение, – писал Л.С. Выготский, – это одно и то же. Только та научная система, которая раскроет биологическое значение психики в поведении человека, укажет точно, что она вносит нового в реакцию организма, и объяснит ее как факт поведения, только она сможет претендовать на имя научной психологии»²³⁷.

К сожалению, Л.С. Выготский не успел окончательно сформулировать свой, по сути, структурный подход к поведению (психическому), его нам приходится выстраивать, опираясь на ключевые моменты знаменитой книги ученого «Мышление и речь». Первым делом необходимо перечислить важные для нас здесь используемые Л.С. Выготским понятия: знак (слово), значение, смысл, мысль, внешняя речь, внутренняя речь. Далее следует произвести их дифференцировку.

«Слово»

и «мысль». «Отношение мысли к слову, – пишет Л.С. Выготский, – есть прежде всего не вещь, а процесс, это отношение есть движение от мысли к слову и обратно – от слова к мысли. Это отношение представляется в свете психологического анализа как развивающийся процесс, который проходит через ряд фаз и стадий, претерпевая все те изменения, которые по своим самым существенным признакам могут быть названы “развитием” в собственном смысле этого слова. […] Мысль не выражается в слове, но совершается в слове. […] Всякая мысль стремится соединить что-то с чем-то, установить отношение между чем-то и чем-то. Всякая мысль имеет движение, течение, развертывание, одним словом, мысль выполняет какую-то функцию, какую-то работу, решает какую-то задачу. Это течение мысли совершается как внутреннее движение через целый ряд планов, как переход мысли к слову и слова в мысль»²³⁸. «Но если мысль воплощается в слове во внешней речи, то слово умирает во внутренней речи, рождая мысль»²³⁹.

«Внешняя речь» и «внутренняя речь». «В известном смысле можно сказать, – пишет Л.С. Выготский, – что внутренняя речь не только не есть то, что предшествует внешней речи или воспроизводит ее в памяти, но противоположна внешней. Внешняя речь есть процесс превращения мысли в слова, ее материализация и объективизация. Здесь – обратный по направлению процесс, идущий извне внутрь, процесс испарения речи в мысль²⁴⁰. […] Мы всегда знаем, о чем идет речь в нашей внутренней речи. Мы всегда в курсе нашей внутренней ситуации. Тема нашего внутреннего диалога всегда известна нам. Мы знаем, о чем мы думаем. Подлежащее нашего внутреннего суждения всегда наличествует в наших мыслях. Оно всегда подразумевается. […] Мы всегда верим себе на слово, потребность в доказательствах и умение обосновывать свою мысль рождаются только в процессе столкновения наших мыслей с чужими мыслями. […] Мы всегда находимся в курсе наших ожиданий и намерений. […] Внутренняя речь есть в точном смысле речь почти без слов»²⁴¹.

«Смысл» и «значение». «Смысл слова, – пишет Л.С. Выготский, – представляет собой совокупность всех психологических факторов, возникающих в нашем сознании благодаря слову. Смысл слова, таким образом, оказывается всегда динамическим, текучим, сложным образованием, которое имеет несколько зон различной устойчивости. Значение есть только одна из зон того смысла, который приобретает слово в контексте какой-либо речи, и притом зона наиболее устойчивая, унифицированная и точная²⁴². […] Между смыслом и словом существуют гораздо более независимые отношения, чем между значением и словом. […] Смысл отделяется от слова и таким образом сохраняется. Но, если слово может существовать без смысла, смысл в одинаковой мере может существовать без слов»²⁴³. «Смыслы слов более динамические и широкие, чем их значения, обнаруживают иные законы объединения и слияния друг с другом, чем те, которые могут наблюдаться при объединении и слиянии словесных значений²⁴⁴. […] «В устной речи, как правило, мы идем от наиболее устойчивого и постоянного элемента смысла, от его наиболее константной зоны, то есть от значения слова к его более текучим зонам, к его смыслу в целом. Во внутренней речи, напротив, то преобладание смысла над значением, которое мы наблюдаем в устной речи в отдельных случаях как более или менее выраженную тенденцию, доведено до своего математического предела и представлено в абсолютной форме. Здесь превалирование смысла над значением, фразы над словом, всего контекста над фразой является не исключением, но постоянным правилом»²⁴⁵.

«Знак» (слово) и «значение». «Мысль не совпадает не только со словом, но и со значениями слов, в которых она выражается, путь от мысли к слову лежит через значение. […] Мысль не только внешне опосредуется знаками, но и внутренне опосредуется значениями».

Итак, все, что имеет в своем распоряжении исследователь, – это «внешняя речь». Но, во-первых, «внешняя речь» не равна «речи внутренней», а «внутренняя речь», в свою очередь, не равна «мысли». При этом «мысль» выступает как фикция, столь же выгодная и столь же невероятная, как рефлекс. За словами («знаками») стоят «значения», но «значения» еще не есть «мысль» – «мысль» стоит прежде. «Мысль» сближается со «смыслами», но «смысл» – есть текучее и неверифицируемое, это взаимопроникающие «значения», но не сами «значения». «Значения» – константы, «смыслы» – взаимодвижение этих констант в неком единстве. Кажется, что Л.С. Выготский ничего не прояснил для понимания структуры психического, однако подобный вывод можно сделать, если рассматривать его работу – «Мышление и речь» – как исследование «мышления» и «речи», а не как методологическое упражнение, коим она, безусловно, является.

Если подойти к указанной работе Л.С. Выготского как к методологическому упражнению, то нетрудно заметить, что речь идет о двух планах психического: один – это то, что субъектом в той или иной мере контролируется (который, для удобства, мы назовем «картиной»), второй – то, что происходит само, не спрашиваясь, и скорее контролирует, определяет субъекта, нежели как-то ему подчиняется (который, для удобства, мы назовем «схемой»). С определенными оговорками к первой группе явлений можно отнести «внешнюю речь» и «знаки», ко второй – «внутреннюю речь» и «значения». В отношении того, что сказать, а чего не говорить, какие использовать фразы и конструкции, а какие не использовать, субъект обладает значительной степенью свободы. Но «внутренняя речь», «значения» слов не отличаются подобным демократизмом; они – «внутренняя речь» и «значения» – обладают властью над субъектом, они диктуют правила, они определяют специфику его апперцепции, они есть те доминанты, те динамические стереотипы, которые конституируют субъекта.