Румянцев-Задунайский
Шрифт:
Утром 20 июля турки, решив, видимо, что русские стоят на месте от сознания собственного бессилия, снялись с лагеря и направились в сторону русских позиций. Румянцев наблюдал за их движением с высокого холма вместе с находившимися с ним командирами дивизий. Не доходя версты две до Троянова вала, противник вдруг остановился. Несколько человек, в которых по ярким одеждам нетрудно было отличить военачальников, поскакали к берегу Кагула, потом повернули обратно, оглядывая местность.
— Кажется, они выбирают место для лагеря, — предположил Олиц, всматриваясь в подзорную трубу.
— Если они решатся устроить здесь лагерь, — сказал Румянцев, — я их
Скоро стало ясно, что Олиц не ошибся в своем предположении. Турки и в самом деле начали ставить палатки, выбрав место верстах в семи от русских войск, на левом берегу Кагула. То, что они располагались так близко, говорило о том, что визирь настроен решительно.
Позиция, выбранная турками, не сулила им выгод. Сказать проще, неудачная позиция. По левую сторону реки, где они облюбовали себе место, почти параллельно простирались четыре продольных суходола, между которыми возвышались гребни холмов. Ближайший к берегу хребет упирался в деревню Вулканешти, второй же проходил дальше, постепенно спускаясь в долину Кагула. Неприятелю почему-то понравилась оконечность именно этого хребта. Левый его фланг примыкал к долине Кагула, а правый — к соседним хребтам, закрывавшим позицию справа и с тыла.
— На месте визиря я занял бы позицию на высотах, господствующих над открытой местностью, — сказал Олиц. — Расположившись внизу и имея позади себя высоты, визирь тем самым ставит себя в весьма трудное положение на случай отступления.
— В том-то и дело, что он не собирается отступать, — сказал Румянцев. — Визирь пришел сюда с надеждой и, уверенностью быстро расправиться с нами.
— Смотрите, — воскликнул Брюс, — они начали рыть, ретраншемент. Если визирь намерен атаковать, зачем ему укрепления?
— Еще не было случая, чтобы турки, став лагерем, не опоясали бы себя рытьем. Сие у них в крови. Они делают оборонительные сооружения даже в местах дневок.
Румянцев передал адъютанту подзорную трубу, которая больше не нужна была, и приказал в срочном порядке собрать генералов на военный совет.
Это был самый короткий военный совет из всех проведенных с начала кампании. Да и о чем, собственно, говорить? Обстановку все знали хорошо. У визиря под рукой до 150 тысяч воинов, в русской же армии после отправки части войск для прикрытия обозов осталось 17 тысяч. Соотношение сил было явно на стороне визиря. Зато русская армия сохраняла за собой инициативу, в ее власти было навязать противнику такие условия сражения, какие она считала для себя наиболее выгодными. Ко всему этому визирь явно ошибся с выбором позиции.
— Мы должны воспользоваться сим случаем, ибо такого случая может больше не представиться, — сказал Румянцев.
— Предлагаете атаковать немедленно?
— Да, пока противник не опередил нас.
В правильности решения в пользу атаки усомнился один Брюс. Он считал, что лучше все-таки подождать, когда к главным силам присоединятся войска прикрытия. Ведь там, на защите транспорта от нападения татар, отборные полки, там опытнейшие и храбрейшие командиры, такие, как Волконский, Потемкин, Подгоричани, Глебов, Гудович… В генеральном сражении, когда на карту ставится все, такие люди ох как нужны!
Доводы Брюса только рассердили Румянцева.
— Завтра или послезавтра, когда турки сами пойдут на нас, мы не сможем победить их, если даже и утроим свои силы. Исход баталии не всегда решается численным перевесом сил.
Брюс промолчал. Молчали и другие генералы. Они знали: ежели главнокомандующий принял решение и в решении
— Прошу подойти к столу и ознакомиться с диспозицией.
Темна и недвижна июльская ночь. Весь день что-то звенело, что-то голосило, звучало, и вот уже ничего этого нет. Тишина. Только с болот и озер доносится монотонная трель водяных бычков да с лугов редкое фырканье пасущихся там лошадей. Маршировать в такую ночь, когда знаешь, что где-то рядом притаился враг, жутковато. Ничто так не пугает в ожидании боя, как ночная мгла и тишина. Днем — милое дело — идешь и все видишь. А тут на каждом шагу могут застать тебя врасплох. Идешь и не знаешь, что турок может быть где-то рядом за кусточками, притаился и ждет, подойдешь ближе, а он на тебя с ятаганом… Не успеешь даже ружье с плеча сдернуть.
Выступив из лагеря, шли так, что одна колонна не видела и не слышала соседнюю. Баловаться цигарками и говорить в голос было строго-настрого запрещено.
С куревом можно обождать. Но разве выдержишь без разговора?
— Братцы, а до турка далеко?
— Тихо. Услышит его благородие, он тебе покажет турка.
— Хоть бы луна показалась, — не унимается первый голос. — Будто в преисподнюю идем.
— Видать, рекрут. Впервой идешь?
— Куда?
— На турка.
— Впервой. С кашеварства меня к вам…
— То-то в штаны напустил.
Унтер-офицер, услышав голоса, с угрозой прошипел:
— Разговоры!..
Неожиданно равнина кончилась, началась гора, крутая, словно стена, потом дорога как бы провалилась, ноги потеряли опору, и пришлось лететь вниз юзом.
— Вот це горка!
— Не горка, а Троянов вал, — авторитетно разъяснил приглушенный басок. — Теперь до турка недалече. Вон и костры их видать.
По цепочке пришла команда остановиться. Неведомо откуда появились их благородия господа офицеры, и колонны начали перестраиваться в каре.
— Братцы, а что за вал такой, Троянов?..
— Царь такой был, Трояном звали. Он сделал. От татаров.
Унтер-офицер на этот раз предупредил решительно:
— Еще раз услышу, в морду дам.
Солдаты притихли. Теперь было слышно одних господ офицеров, вполголоса подававших команды:
— Пушки вперед!
— Приказ командующего по цепочке: кавалерии графа Салтыкова перейти с левого фланга на правый.
Пока совершались перестроения, Румянцев, находившийся со штабом в первой дивизии, неотрывно смотрел на огни турецкого лагеря. Во время движения армии там поднималась тревога, раздавались даже выстрелы, но вскоре опять стало спокойно. То была либо учебная тревога, либо что-то другое, связанное с приготовлениями к отражению атаки. В последнее не хотелось верить. Однако всякое могло случиться: турецкие разведчики тоже даром хлеб не ели.
Начало светать. Проснулся ветерок. Еще не окрепнув, он слабо шевелил листья кустарника. Над рекой и озером висел туман.
— По всему, то была ложная тревога, — угадывая причину озабоченности главнокомандующего, сказал принц Брауншвейгский, прибывший на войну в качестве волонтера и старавшийся быть поближе к штабу армии.
Не ответив, Румянцев посмотрел на часы.
— Пора.
Тотчас взлетели две ракеты, и каре под бой барабанов, теперь уже не боясь открыть себя противнику, пошли вперед. Но что это? Турки, кажется, не спали. Едва загремели русские барабаны, как на открытом пространстве против ретраншементов стали выстраиваться спаги. Кавалерийская масса росла на глазах.