Руны огненных птиц
Шрифт:
– Можешь сам спросить у Эгиля, ежели не веришь мне. – С этими словами Холь поднялся и, загадочно подмигнув, вышел из покоев.
Ситрик невидяще уставился в пол. Кажется, огненная птица говорила правду. Он поднял одну из дощечек и покрутил её в руках, разглядывая руны. Всё-таки это, в самом деле, было похоже на правду. Стал бы он так пытать инструмент, будучи в своём уме?..
Ситрик потерял счёт дням – темень была коротка и светла, пусть каждая новая ночь и становилась длиннее и холоднее прежней. Празднику, кажется, не было конца. Вся жизнь Ситрика теперь слагалась из песен у костра, музыки и рун, в которые он запер звуки. Из чертога альвов не хотелось уходить,
Ему было страшно принять решение. Страшно выйти из Альвхейма и вновь вступить в мир людей. Встретиться лицом к лицу с Ингрид и клятвой, данной ей.
Холь же много времени проводил в кузнице Вёлунда. Ситрик видел, что с каждым днём его друг выглядит всё печальнее и строже. И… старше. В мире, где нет смерти, даже здесь, он старел, иссыхая всё сильнее.
Решиться уехать было сложно ещё и потому, что придется сказать Холю «прощай». Прощай навсегда.
А тот, точно что-то почуяв, вовсе перестал попадаться на глаза Ситрику. Лишь утром виделись они, когда Холь, подпоясываясь, покидал дом. Он хотел исчезнуть.
Смычок Эгиля скользил по струнам, раня сердце. Чаще остальных мелодий он играл ту, что звучала грустнее прочих, будто в жизни его, пресыщенной празднествами и пирами, не хватало тоски. Но, может, что-то тяжёлое лежало на душе Эгиля, заставляющее его играть столь печальную музыку. Ситрику хотелось узнать его, но он не решался спросить, лишь дальше слушал инструмент, плачущий осенними перелётными птицами.
Ситрик всё повторял за ним, и Эгиль чертил на земле руны, напоминая нужную последовательность. Соврал музыкант – учитель из него был хороший. И как внимательно он слушал любую игру Ситрика: кажется, что с таким пристрастием он не слушал даже самого себя. Помимо тальхарпы парень пытал и дудочку, отыскивая в её звучании те же руны-дни, какие он придумал для струн.
Минул очередной день, и Ситрик решил, что всё же пришла пора проститься с чертогом альвов. Точнее, не решил, а… решился.
День был таким же, как и все дни до него, – тёплым, ясным, позолоченным. Эгиль так же сидел под ясенем, водя смычком по струнам, из кузницы доносился звон металла, а со двора летел девичий смех. День был таким же, но Ситрик почувствовал, что он сам стал другим. Готовым идти дальше.
Сам Вёлунд вызвался проводить гостя, велев седлать лошадей. Конь его был столь величественен и прекрасен, что походил на круглобокое солнце. Кожа его лоснилась и блестела ярче начищенных золотых украшений на шее богатых красавиц, а светлая грива, расчёсанная и мягкая, походила на облако, звеневшее тёплым льдом и серебряными бусами. Вёлунд сидел верхом на коне, возвышаясь над альвами. На плечах его лежал пернатый плащ и укрывал частично круп коня. Ситрик подумал, что если конунг-кузнец ляжет, прижавшись к шее коня, то зверь получится крылатым.
Ситрику вывели куда более скромную гнедую лошадку, покладистую и смирную. Тонкая кобылка выглядела рядом с конём-солнцем маленькой лодочкой, плывущей по небу. Она торопливо переставляла ноги, но всё равно не поспевала за конём Вёлунда, который шёл так, будто копыт у него было в два раза больше, чем на самом деле.
Они
– Как мы пройдём через дверцу? – спросил Ситрик.
– Здесь есть и другие ворота, – охотно ответил Вёлунд. – В самый раз для моих коней. Их здесь много, а вы с Холем нашли только одну лазейку.
Холь.
Лучше бы конунг-кузнец не упоминал имя друга. Ситрик тяжело вздохнул, и Вёлунд внимательно посмотрел на него.
– Вы не попрощались, – заметил конунг-кузнец.
– Он сказал вчера перед сном, что придёт проводить меня. А утром я уже не нашёл его.
– Дай ему время, мы же ещё не покинули город.
Только Вёлунд произнёс это, как они вступили в лес. Было уже поздно. Ситрик устало и грустно фыркнул, чувствуя, как обида и злость пустили корни в его душу. А ведь они столько прошли вместе…
Не думал он, что окажется храбрее Холя.
– Вёлунд? – позвал Ситрик, пытаясь отвлечься от тяжёлых дум. – Это правда, что Эгиль ворует Мёд Поэзии у асов? Я запамятовал спросить у него самого.
На красном лице конунга-кузнеца заплясала улыбка.
– Будь это правдой, Убийца волка, у меня бы уже не было Эгиля, – с лёгким смешком произнёс Вёлунд. – Нет, у Эгиля обычный мёд. Если так, конечно, можно сказать, об этом чудесном напитке.
Ситрик горько улыбнулся. Холь и тут умудрился обмануть его!
Говорила матушка, что нельзя доверять веттирам.
Низкое утреннее солнце бросало блики на дорогу, и та блестела, как рыбья чешуя, вся покрытая узорной тенью листвы. Вдоль широкой тропы росли могучие дубы, одетые в медную листву. Ситрик глядел то на шею лошади, то на свои руки, искусанные комарами, – был у вечного лета свой маленький недостаток. В голове было пусто, как в опорожнённом ведре. Он лишь украдкой посматривал на коня Вёлунда, рассматривая начищенные украшения на сбруе – они так сияли, что было сложно смотреть на что-либо ещё.
Солнце поднималось выше. Всадники молчали. Ситрику неловко было решиться затеять разговор с Вёлундом после его глупого вопроса об Эгиле. Наверное, стоило спросить что-то про асов, про крылатый плащ или копьё одноглазого странника, но вопросы не хотели облекаться в слова.
– Ты тогда подслушал наш разговор, верно? – прозвучал голос конунга-кузнеца.
– Да, – не стал таить Ситрик.
Вёлунд кивнул. Больше за весь путь он ничего не спросил.
Резко стало холоднее, так что у Ситрика пошли мурашки от запястий до локтей. Он запустил руку в седельную сумку, проверяя, на месте ли его тёплая одежда. Впереди показалась украшенная резьбой конюшня. Она стояла посреди леса так же, как и заброшенный дом, что оказался вратами в мир альвов. Ситрик догадался, что это и есть та самая дверца, через которую легко пройдёт лошадь. Когда они подъехали ближе, он увидел, что в воротах темнела тонкая щёлка – через неё и врывался в летний лес холодный ветер.
Вёлунд неуклюже и тяжело спешился. Ситрик, видя его величественную осанку в седле, и думать забыл о том, что правая нога кузнеца была кривой. Вёлунд подошёл к воротам и уже успел достать ключи, как позади послышался спешный стук копыт.
Ситрик обернулся. Кто-то мчался к ним, низко прижимаясь к седлу, и Ситрик всё не мог разглядеть лица всадника, как бы ни щурился. Вёлунд усмехнулся, пряча ключ обратно в мешочек на золотом поясе. Он первым узнал всадника.
– Это Холь? – с дурацкой надеждой в голосе спросил Ситрик.