Руны законов Сварога

Поспешная Юлия

— У меня там больше нет сына! — прорычал Коцел, мгновенно рассердившись.

Я закатила глаза. М-да, разговор будет трудный.

— Напомни, будь добр, он перестал быть твоим сыном до того, как женился на дочери брахнадорского купца или после? — немного поддела я десятника.

Мне было нужно, чтобы Кочебор отвлёкся от созерцания карты, на которой он тщетно искал другие башни или крепости, в которых можно будет укрыться от упырей и еретника.

— Что ты сказала?! — прищурился десятник.

— На старости лет тебя стал подводить слух? — чуть

склонив голову на бок, спросила я.

Десятник глубоко вздохнул, заставляя себя успокоиться. Но взгляд у него стал свирепым.

— Он ослушался моего прямого указания! Вышебор в наглую пошёл против моей воли! Против воли его отца! — начал злиться десятник.

— Зато он пошёл по воле своего сердца, — тихо и вежливо, но уверенно заметила я. — В любовных делах всегда стоит выбирать сердцем, а не разумом. Тебе ли не знать? Сам-то вон сколько свою Весю добивался. И тоже наперекор родителям. А?

Коцел отошёл от пня, на котором была разложена карта и приблизился ко мне. От него несло недавно съеденной солонинной, немного тянуло потом и пахло травяным чаем, кружка с которым испускала дымок рядом с берестяной сегментной картой.

— Ты Вышебора со мной не сравнивай! Мой старший сын посмел связать себя брачными узами с треклятой чужеземной девкой! — уже чуть громче проговорил рассерженный Коцел. — Которая до сих пор чтит иных, брахнадорских богов!

— Даже, если и так, — продолжила я, подходя чуть ближе, — ты не обратил внимания, что наши боги вроде, как и не против?

— Чего?! — вытаращился на меня опешивший Коцел.

— Я говорю, что Сварог и сварожичи, дети его, не спешат обрушивать божественный гнев на голову твоего сына или даже на чело его иноверной супруги! — немного громче и настойчивее проговорила я. — Может быть тебе стоит взять с богов пример?

В ответ Коцел до хруста сжал кулаки и шумно засопел.

— Ты лезешь не в своё дело, ведьма.

— О, нет, — настала моя очередь возмущаться, — как раз в своё. Потому что из-за твоего упрямства, могут погибнуть, как твои воины и жители деревни, так и я сама. Но, если ваш человеческий век довольно краток, то у меня впереди ещё минимум сотни две счастливой жизни. А может и больше. Мне крайне обидно будет подохнуть ради твоего козлиного упрямства.

Лицо Коцела начало краснеть.

— Ты забываешься, ведьма! — правая рука десятника легла на меч.

— И что ты сделаешь? — вскинула я брови. — Зарубишь меня? Единственную ведьму на много вёрст вокруг? А Любодару что соврёшь? А перед богами как будешь оправдываться?!

Ещё раз шумно вздохнув, десятник убрал правую руку с рукояти меча.

«Ну уже хорошо, что не вынул, — подумала я. — Есть шанс переубедить этого бородатого осла!»

— Я отрёкся от Вышебора, — глухо и сдавленно, но с заметной злостью прогудел Коцел. — Я вычеркнул его из своей жизни и стараюсь забыть его имя! Он… Он…

То ли от злости, толи от переизбытка других чувств, у стареющего воина закончились слова.

— А он, в свою очередь, воспитывает двоих сыновей — твоих внуков — и часто

рассказывает им о твоих ратных подвигах и княжеских походах, в которых ты участвовал, — проговорила я с долей грусти и укора. — Влас и Коцел растут на подвигах своего деда и хотят быть похожими на него.

У стоящего передо мной десятка округлились глаза и чуть приоткрылся рот. Затем он нервно шумно сглотнул, с силой, задумчиво потянул себя за бороду и недоверчиво спросил:

— Почём знаешь, Звенислава?!

— Азита, супруга Вышебора, приходила ко мне за целебными снадобьями и отварами, когда мучилась от… — я вовремя замолчала, быстро вспомним, что мужчинам незачем знать деталях о женских недугов. — Нездоровилось ей.

— Чтоб её холера взяла, эту… Азиту, — отвернувшись в сторону, проворчал Кочебор.

— Зря ты так, — покачала я головой. — Азита хорошая девушка — добрая, целомудренная, разумная и любящая. Да, она другим богам молится и кожа у неё смуглая, волосы вороные, каких среди нас и не сыщешь, но это не делает её плохим человеком или твоим врагом, Коцел. Она боготворит Вышебора и отдаёт всю себя как ему, так и их детям.

Кочебор стоял передо мной, не в силах вымолвить ни слова. Лишь через несколько мгновений, десятник с трудом сумел проговорить:

— К-как ты сказала они назвали своего сына?

— Влас, — улыбнулась я. — Это старшенький.

— А другой?

Я подошла ближе к застывшему в недоумении и неверии воину. А затем, привстав на цыпочки, чтобы хотя бы лбом доставать до подбородка мужчины, громко прошептала в лицо Кочебору:

— Коцел. Они назвали его, как тебя.

Десятник пару раз моргнул, зрачки его заметались из стороны в сторону. Я ещё не знала, что именно он ответит, но почти не сомневалась, что теперь десятник примет правильное решение.

Когда Коцел отвернулся от меня, быстро раздумывая над тем, что услышал, я поймала на себе пристальный взгляд старого волхва, который сидел неподалёку на поваленном дереве. Глаза старика странно поблёскивали из-под капюшона.

А затем был приказ от Коцела. Мы снимались с лагеря и отправлялись в путь. Отряд двигался к «Аннушке», что на северо-востоке от нас. Я рано вздохнула с облегчением. На полпути до сторожевой башни нас настигли упыри и снег в изобилии оросила новая кровь.

Руна седьмая. Ночь, кровь и пламя

Овеянная холодными ветрами ночь внезапно отозвалась хором рычаний. Сперва мягких и как будто шепчущих, а затем утробных, низких или вовсе тонких и визгливых. Голоса упырей, из-за необратимых изменений в строении голосовых связок и гортани, были склонны к резкой смене тональности. Абсолютно каждый упырь, что восстал, или через халатность допущенную в обряде захоронения, иль по злому умыслу носителя магии — имел возможность использовать несколько колдовских криков. Такой упыриный крик мог сбить человека с ног или, например, наслать паралич. А некоторые упырицы могли так сладко петь, что будто алконост заливается!