Руны законов Сварога
Шрифт:
Потому что, когда отец Вышебора пытался произнести слова извинения или попросить прощения, у него это выходило таким образом, словно он делал прямо-таки гигантское одолжение. При этом слова Кочебора как будто подразумевали, что тот, перед кем извинялся Коцел вообще сам был во всём виноват.
— Нет, Коцел, — я помассировала виски кончиками пальцев. — Это никуда не годиться. Давай ещё раз. И без вот этого «Знаешь, Азита, я подумал, что ты не самое худшее, что случилось с моим сыном» и уж тем более без «я подумал и решил, что мог бы быть с тобой помягче».
—
— Конечно, — устало выдохнула я и добавила. — Но твоя невестка таких речей не оценит.
— Ну, а как тогда?! — начал сердиться Коцел. — Что мне перед ней на колени встать?
— Нет, этим ты её смутишь, да и свою честь уронишь. Это недостойно.
Коцел помрачнел.
— Ты всерьёз рассматривала, что я могу встать на колени? — проворчал он. — Я в своей жизни лишь пару раз преклонял колено, да и то лишь перед великим князем и Любодаром во время церемоний!
— Не кипятись, — попросила я. — Мне известно насколько ты и вообще все воины дорожите своей честью и это действительно очень важно. Человек без чести и принципов — становится бесхребетным, покорным и жалким. Хоть какой-то личный кодекс должен присутствовать у всех.
— У ведьм кодекс тоже есть? — хмыкнув, спросил Кочебор.
— Негласный, — кивнула я. — А ещё личные принципы и гордость. Давай попробуем порепетировать, начиная со слов, например…
Я ненадолго задумалась, а затем предложила:
— «Азита, я знаю, что наговорил тебе много некрасивых и обидных слов. Я злонамеренно ранил тебя, но сейчас хотел попросить твоего прощения, чтобы…»
— Звучит так, как будто я всё равно перед ней на колени встал, — проворчал недовольный Коцел.
— В каком месте из этих слов тебе показалось, что ты встал на колени? — я тоже начала сердиться. — Ты в последний раз вашего общения с невесткой назвал Азиту «швалью», «брахнадорской дрянью», «дочерью брахнадорского стервятника», и «пустынной потаскухой»… Кстати, для справки, Брахнадорские города расположены среди живописных зелёных ландшафтов, недалеко от рек и озёр, а пустыни Рафтан и Рафна — лежат с востока и с юга от главных городов Брахнадорского царства. А! Кстати, вот вспомнила моё «любимое», из твоих слов в адрес Азиты — «Проклятие Вышебора и всего моего рода»!
Я пристально посмотрела на десятника, надеясь, что тому станет хоть немного стыдно.
— И ты всерьёз полагаешь, что после таких красочных эпитетов и громких «титулов», которыми ты наградил свою невестку, она должна всё забыть и сделать вид, что между вами ничего не происходило?
— Ну-у… — неуверенно протянул Коцел. — Это всё было достаточно давно.
Я не выдержала, эмоционально всплеснула руками и ответила:
— Интересные вы, мужики, создания. Как в вашу сторону, между делом, ляпнешь что-то обидное в сердцах, так вы порой до гроба будете помнить, а как сами гадостей наговорите, так ничего такого в этом не видите. Знаешь, что, Коцел?
— Чего?
— Вот ты ж наверняка гвозди молотком забивал хоть раз?
— Ну забивал. И что?
— Ничего. Вспомни те разы, когда ты эти гвозди
— Ну было иногда…
— Ах было? А что в стене после гвоздей оставалось?
— Дырки всякие.
— А теперь представь, что стена — это душа Азиты, гвозди — это твои оскорбительные слова в её адрес, а дырки от гвоздей в стене — это раны от твоих слов.
Я так возмутилась, что даже из кресла встала и ткнула пальцем в грудь слегка опешившего Кочебора.
— Всё, что ты наговорил Азите, Коцел, надолго останется с ней. Но, если она увидит, что тебе действительно жаль того, что ты её обидел, она сможет тебя простить. Жена твоего сына, к счастью, одна из тех людей, которые умеют прощать. Даже — ты уж прости, пожалуйста — таких козлов, как ты…
— Звеня, не забывайся, — пригрозил Коцел.
— А я и не забывалась, — огрызнулась я. — Я просто сейчас объясняю тебе так, чтобы ты понял. Что слова способны ранить и оставлять очень долго заживающие раны. Но в отличии от дырок в стене, раны в душе, пусть и не все, со временем затягиваются. Особенно, когда, тот, кто их нанёс искренне и от всего сердца попросил прощения.
После моих слов, Коцел чуть скривился, будто кислых щей глотнул, а затем кивнул.
— Ладно. Давай попробуем ещё пару раз, и я пойду, попробую… извиниться. А там, будь, что будет.
— Давай, — со вздохом согласилась я. — Только помни: искренне.
На этот раз у Коцела всё-таки получилось. Не идеально, но гора-аздо лучше прежнего.
А после, он пригласил Азиту сюда, в свои временные покои. Я же в это время, по просьбе Коцела, пряталась за ширмой для переодевания. Благо, Азита туда не заглядывала. Конечно, Кочебор налажал и не единожды.
Начиная с того, что забыл с чего нужно начать, а потому перед разговором минут десять рассказывал Азите про погоду и особенности посева овса, чем заставил невестку ощущать полнейшее недоумение, а, во-вторых, Коцел где-то потерял половину слов из прощения и скомкал все фразы в одну — нелепую и неуклюжую. Честно говоря, я была уверена, что Азита дальше и слушать не станет этого горделивого нахала, но…
— Я очень ценю твои добрые и дорогие моему сердцу слова, Коцел, — вежливым мягким тоном произнесла Азита. — И я знаю каких усилий тебе это стоило — попросить прощения. Благодарю тебя за это. Теперь ты не мог бы сказать зачем на самом деле позвал меня поговорить?
«Не выкладывай все карты, — мысленно взмолилась я. — Осторожнее, постепенно, не нужно спешить…»
Но это был Коцел Кочебор.
— Нужно засыпать речку Иванку заговорённым серебром, — выпалил десятник. — Твой муж против. Помоги его убедить.
«Задница Вия!!! — подумала я. — Да что б тебя, Коцел!»
В покоях Кочебора воцарилась глухая и полнейшая тишина. Да такая, что было слышно, как мелкие заледеневшие снежинки за окном, легко царапают толстое стекло круглых окошек.
— Что ж… — с заметным смятением проговорила Азита. — Если ты считаешь… Я… П-помогу тебе. Только объясни, будь добр, зачем это нужно. А я… Я сделаю, что смогу.