Русь и Орда Книга 2
Шрифт:
Конечно, образцом добродетели Бату-хан отнюдь не был. Но в управлении своим огромным, разноплеменным государством он проявлял много ума и дальновидности и показал себя блестящим организатором. Когда ему это казалось нужным, – он бывал неумолимо жесток, но широко применял также методы поощрения, был справедлив, щедр, умел проявлять великодушие и по-своему был благороден.
Поелику к делам веры он был совершенно равнодушен, все религии, и в том числе православие, в пределах его империи пользовались полнейшей свободой. Пожалуй даже, к православию он относился с большей симпатией, чем к другим вероучениям. Это можно заключить хотя
*Ал – Джурджани. Сочинение «Табакат-и-наспри», 1259 г.
** Джиованни дель Плано Карпини в своей книге «Libellus Historicus» пишет: «Бату, император татар, живет с полным великолепием. Он очень милостив к своим людям, но все же внушает им сильный страх. В бою он весьма жесток. Он очень умен, проницателен в весьма искусен в войне, так как сражается уже долгое время».
Так или иначе, но при Бату-хане никаких особых ярлыков, ограждающих права русской Церкви, не требовалось. Положение стало более тревожным после того, как на золотоордынский престол вступил Берке-хан, младший брат Батыя, принявший магометанство. Под его влиянием Орда начала быстро исламизироваться. Можно было ожидать, что в связи с этим изменится отношение татар к православной Церкви и что ханские баскаки на Руси перестанут соблюдать тарханную грамоту Чингисхана. Отдельные ее нарушения, очевидно, уже имели место, и это заставило митрополита Кирилла в 1269 году обратиться к хану Менгу-Тимуру с просьбой подтвердить особым ярлыком неприкосновенность православной веры и русского духовенства.
Менгу–Тимур, царствовавший после Берке-хана, выдал просимый ярлык, начинавшийся, между прочим, весьма любопытным для исследователя вступлением: «Силою великого Аллаха и волею всевышней Троицы…» Подобную фразу в устах великого хана можно объяснить только тем, что в ту переходную эпоху, – когда старое татарское язычество в Орде уступало место новым, более возвышенным формам религиозного культа, – в ханской ставке почти в одинаковой степени сказывалось влияние ислама и православия, а сам хан, в совести своей, пытался если не соединить, то как-то примирить оба эти религиозные начала.
Ярлык Менгу-Тимура не только подтверждает, но и значительно расширяет привилегии русской Церкви, определенные грамотой Чингисхана. Под страхом смертной казни запрещается кому бы то ни было проявлять неуважение к православной вере и оскорблять ее священнослужителей; такое же наказание определяется за кражу или порчу богослужебных книг, икон и церковной утвари; как черное, так и белое духовенство, вместе со всеми церковными и монастырскими людьми и угодьями, освобождается от всех видов Дани, податей и повинностей, а также подтверждается полная неприкосновенность всех церковных владений.
Подобные ярлыки в дальнейшем выдавались и другими ханами. Невзирая на то, что в Орде все крепче утверждался ислам, – в каждом последующем ярлыке не урезывались а, наоборот, расширялись привилегии православия. Так, в ярлыке великого хана Узбека, выданном в 1313 году митрополиту Петру, после подтверждения всего установленного Менгу-Тимуром, имеется следующее добавление: «И есть за митрополитом право судити и в правде правити все люди своя, в чем ни есть: в разбое, в поличном и в татьбе, и во всех иных делах, – ведает сам митрополит един,
*Баскаки – высшие ханские уполномоченные в покоренных странах, нечто вроде наместников. По положению они считались выше князей и военачальников. Иногда их называли также даругами.
Иными словами, митрополиту предоставляется право суда над всеми подведомственными Церкви людьми, причем в делах, не только касающихся религии, но также в уголовных, и гражданских.
Бердибеков и следующие ярлыки дают русскому духовенству еще некоторые дополнительные льготы, главным образом в смысле свободы передвижения по землям Орды и ограждениям от придирок и поборов ханских чиновников.
Если добавить к этому, что в самой Золотой Орде существовала русская епархия, во главе с епископом (этот епископ официально именовался епископом Саранским и Подольским.) , что во всех крупных татарских городах имелись православные храмы, а в Сарае-Берке их было пять, – станет совершенно очевидным, что Церковь наша не только ни в чем не терпела обиды от татарской власти, но, наоборот: в лице золотоордынских ханов имела решительных защитников и покровителей, предоставлявших ей такие права и привилегии, которых далеко не всегда удавалось ей добиться от своих собственных, русских князей.
Глава 8
Обычные представления об отсталости древнерусской культур неверны. До завоевания Руси татаро-монголами ни о какой отсталости говорить не приходится. Напротив, Русь этого времени, самым тесным образом связанная с самой передовой страной тогдашней Европы – Византией, опережала своим развитием многие из европейских страны. Она обладала высоко развитой письменностью, литературой, зодчеством, живописью; в ней процветали ремесла и торговли. Она была грозным государством с обширными международными связям и гордым патриотическим самосознанием.
Владыка Алексей чуждался роскоши и был далек от стремления к тем пышности и блеску, которыми любили окружать себя западноевропейские иерархи его ранга. Но не было в нем и показного аскетизма. В соответствии с этим его покои в Чудовом монастыре были обставлены скромно, но удобно и даже уютно. Здесь не было ничего, что служило бы тщеславию или праздности, но зато было все, что необходимо для повседневного обихода, труда и отдыха человека, стремящегося не к бессмысленному и никому ненужному умерщвлению плоти, а к тому, чтобы как можно лучше и дольше послужить родной земле, православной Церкви и своему народу.
Были поздние сумерки. В рабочей келье митрополита пахло сосновой смолой я воском, где-то в углу неназойливо, но без опаски распевал сверчок. У божницы теплилась лампада, – на вид беспомощный огонек ее стойко боролся со сгущающимся мраком, не давая ему затмить священные лики. Алексей давно отложил перо и теперь неподвижно сидел, откинувшись в кресле, у широкого, заваленного рукописями стола. В этот переходный час, – когда день уже отошел, но еще не зажигали свечей, – он любил посидеть спокойно, в раздумьях, и дать отдых устающим глазам. Последние месяцы он напряженно работал над своей «Книгой поучений», которую задумал написать как руководство для низших церковных иерархов, в большинстве своем пребывавших тогда в недопустимой для священнослужителя косности.