Русь и Орда
Шрифт:
Слуги Касим аль-Аваха кинулись было исполнять приказание своего господина, но тут Вельяминов, сразу насторожившийся при последних словах пленника, неожиданно для всех выступил вперед.
— Сколько тебе должен этот человек? — спросил он у Касима.
— Две тысячи серебряных дирхемов [277] , — почтительно ответил купец, сразу оценив по достоинству барскую внешность и богатый наряд незнакомца.
— Добро. А фрягам ты его хотел продать за половину того?
277
Приблизительно двести рублей того времени.
— Мне бы, наверное, заплатили больше половины, благородный господин, — промолвил Касим, смекнувший, куда клонится дело. — Этот
— Ну так вот, почтенный, мне тут долго разговаривать недосуг: раз ты сам сказал половину, тысячу дирхемов за него даю, и ни единого больше! Ежели согласен, получай деньги, а нет — вези своего медведя в Кафу или куда тебе любо.
— Тысячи мало. Меньше чем за полторы не отдам.
— Ну, тогда бывай здоров! Он мне и за тысячу ненадобен. То я сказал лишь для того, чтобы поглядеть, сам-то ты как свое слово держишь? И теперь вижу, каков ты есть: другого за обман коришь, а и сам не лучше, — промолвил Вельяминов и с достоинством зашагал дальше. Но не отошел он и десяти шагов, как Касим закричал:
— Остановись, сиятельный господин! Я согласен!
— Ну, то-то же, — сказал Иван Васильевич и добавил, уже по-русски, обращаясь к своему дворецкому: — Заплати, Стешка, татарину тысячу дирхемов, а этого человека возьми к себе, ежели он голоден — накорми, а вечером, как стемнеет, приведешь его в мой шатер.
Глава 46
— Не знаю, как и благодарить твою милость, батюшка-боярин, — низко кланяясь, говорил рыжебородый, когда несколько часов спустя его ввели в богато убранный шатер Ивана Вельяминова. — Не ведаю я, почто ты меня купил, однако почитаю за истинное счастье быть хоша бы холопом у своего русского господина, заместо того чтобы гнуть хрип [278] на каторге, под фряжскими плетьми.
— Как звать тебя и откуда родом? — спросил Иван Васильевич, сидя на постели, покрытой собольей полостью, и пристально разглядывая свою живую покупку.
278
Хрип — на древнерусском наречии холка, загривок.
— Некомат я, сурожанин, батюшка. И скажу не хвалясь: род мой знатен своею торговлею еще с тех времен, когда наш Сурож [279] был под Тмутараканью 3. Я и досе храню серебряный ковш, даренный пращуру моему Парамону самим князем великим Олегом Святославичем [280] .
— Как же ты до того дошел, что какой-то поганый нехристь ныне продает тебя на базаре, ровно вола?
— Эх, боярин, не иначе как по судьбине моей пьяный черт бороной прошел! Началось с того, что пограбили меня фряги, когда, назад тому шесть годов, повоевали они наш Сурож. Ну, немало все же у меня осталось, и спустя год нагрузил я три больших будары всяким товаром и поплыл с ними в Трапизону [281] , думая там хорошо расторговаться. Ан и тут ждало меня лихо: уже возле самого грецкого берега потопила нас буря — сам едва спасся! Воротился в Сурож, соскреб какие были остатки, повез на Русь, только и там мне не потрафило. С той поры торговал помалу в Орде, и все шло ладно, да ведь эдакая безделюжина не по мне — я обык вершить большие дела. И вот нонешней весною попутал меня бес: набрал я в долг всяких товаров у тутошних купцов и повез в Булгар [282] . Там хорошо их распродал и закупил на всю выручку пушнины. Плыву в обрат и думаю: ну, теперь сызнова стал на ноги! Только, видать, беду ни водою, ни сушею не объедешь: отколь ни возьмись, наскочили в пути новгородские ушкуйники, и вот я опять ни с чем… А купцам, у которых я взял товары, нужды до того нет — плати, да и только!
279
Нынешний Судак. Это бывшая греческая колония Сугдея, возникшая в III в. на побережье Крыма, позже захваченная славянами и превратившаяся в русский Сурож. Его торговое значение, особенно в областях, прилегающих к Азовскому морю, было настолько велико, что само море это получило название Сурожского. В X–XII вв. этот город входил в состав Тмутараканского княжества, потом был захвачен половцами, а в 1365 г. —
280
Тмутараканское княжество , или Тмутараканская Русь, столицей которого был город Тмутаракань, находившийся на Таманском полуострове, напротив Керчи, охватывало Северный Кавказ и восточную половину Крыма. Существовало уже в IX в., а может быть, и раньше. В XI в. вошло в состав великого княжества Черниговского, а в XII было захвачено половцами.
281
Трапезунд в то время был столицей небольшого, отделившегося от Византии греческого государства, носившего незаслуженно громкое название Трапезундской империи, которая просуществовала до 1461 г., когда была захвачена турками.
282
Булгар — столица Волжской Булгарии, находился при впадении Камы в Волгу, где ныне находится село Булгары.
— Как же ты эдак оплошал, что дал тому басурманину обвести себя кругом? Раз уж такое дело, надобно глядеть в оба! Не случился бы тут я, и быть бы тебе гребцом на каторге.
— Я во как стерегся, боярин! Да ведь ты сам намедни видел, чего тот колдун разделывал. Чудеса! Загляделся я и забыл все на свете, а треклятый Касим того и ждал. Он наверняк со змеиным стариком загодя сговорился, чтобы меня уловить.
— И то может быть, — согласился Вельяминов и, чуть помолчав, добавил: — А скажи, ты, часом, в Москве не бывал? Твое обличье мне будто знакомо.
— Случилось и в Москве побывать, — с видимой неохотой ответил Некомат. — Три тому года наезжал я туды с другими нашими сурожанами.
— А, помню я тот караван! Сам покупал тогда у вас оксамит и узорочье [283] . Почто же ты в Москве не остался? Иные ваши гости у нас прижились и богатеют.
— Не было мне удачи… Подкатили меня тогда завистники мои, Васька Капица да Тимошка Весяков.
— Знаю их. Оба ныне в деньгах и ворочают на Руси большими делами. Мог бы и ты. Да погоди: не тебя ли тогда повелел государь наш, Дмитрей Иванович, бить батогами и гнать из Москвы за то, что спустил ты его приказному гнилое сукно для дворцовой стражи?
283
Оксамит — рытый шелковый бархат. Узорочье — драгоценности.
— Меня, боярин… А в чем моя вина? Всякий купец хочет продать свой товар, будь он добрый, будь он худой. Я его силком не навязывал — надо было глядеть. На то покупщику и глаза дадены, чтобы он видел, что берет. И коли я оказался в торгу сильнее и сметливее, так за то меня батогами бить?!
— Ну, это как сказать. По мне, сметливее оказались те твои земляки, кои торговали по совести и с того в Москве забогатели. У нас это ныне легко — только почни да не плошай! Тебе же туда пути заказаны… До поры, вестимо, покуда княжит над Русью Дмитрей Иванович.
— Коли так, мне Москвы больше не видать: по летам князь ваш мне в сыны годится, он меня вдвое переживет. А жаль. Все же тогда успел я купить близ Москвы сельцо и добрую пустошь. Думал, сгодится, ан теперь пропадет зазря.
— Как знать! Не редкость люди и в молодых годах помирают, особливо князья. Наипаче когда есть охотники в том им помочь.
— А что? — насторожился Некомат. — Нешто Москве не люб этот князь?
— Москва — это тебе не один человек. Кому люб, а кому и не люб. Немало есть таких, которые втайне держат сторону Михайлы Тверского. То вельми понятно: Дмитрей Иванович, по себе знаешь, норовом крут и многих достойных людей изобидел зря. А князь Михайла сердцем кроток и к тому щедр.
— Вот ему бы на Руси и княжить, — вздохнул Некомат. — Можно было бы вершить дела. Дай-то Бог!
— Будешь плох, не даст и Бог. А коли есть догадка, на Москве денег кадка, — усмехнувшись, промолвил Вельяминов и, помолчав, добавил: — Небось рад, что не угодил на каторгу?
— Век не забуду того, милостивец, как ты меня от погибели спас! И коли оставишь меня на воле, вот те крест святой: не минет и года, как возверну тебе все сполна, что ты отдал за меня татарину. А ежели велишь остаться у тебя в холопах, на то теперь твоя воля, и я ее должен исполнить.