Русь и Орда

Каратеев Михаил Дмитриевич

— За тем дело не станет, можно и больше послать. Только так ли надежен и ловок твой Некомат? Не продаст он нас Дмитрею?

— Не сумневайся, княже. Готовь войско, а о прочем оставь заботу. Коли на то пошло, заместо того чтобы посылать в Орду гонца, я сам поеду и, если Господь поможет, к Рождеству Христову буду в обрат с ярлыком.

— Ну, ежели так, действуй, Иван Васильевич, и я твоей службы вовек не забуду! Коли наша возьмет, будешь на Руси чем сам захочешь. Правься, с Богом, а я тем временем тоже съезжу в Литву и столкуюсь обо всем с Ольгердом.

* * *

Свое обещание Иван Васильевич выполнил, хотя и не в столь короткий срок, как предполагал. Но в том была не его вина: ему пришлось потерять порядочно времени, покуда в Орде все успокоилось после небывалого по дерзости набега новгородской

вольницы, которая, спустившись сверху на девяноста ушкуях, все лето бесчинствовала на Волге.

Сперва ушкуйники захватили и разграбили Великий Булгар, а потом двинулись вниз по реке, грабя прибрежные города и встречные караваны. Благодаря тому что они предусмотрительно сжигали за собой все причальные сооружения, верфи, суда и плоты, а сами все время оставались на плаву, ни добраться до них, ни преследовать было не на чем, и, благополучно доплыв до Сарая-Берке, они ночью напали на него врасплох. Находившийся там Айбек-хан, менее всего ожидавший нападения с реки, не знавший ни сил противника, ни кто этот противник, в панике бежал из своей столицы, которая была дочиста разграблена новгородцами, не пощадившими, разумеется, и ханского дворца с его бесценной утварью.

Только поздней осенью ушкуйники с богатой добычей возвратились восвояси, но татары еще долго не могли успокоиться. Мамай был вне себя, и лишь после того, как посланный им отряд в отместку за все опустошил окраинные земли Нижегородского княжества — сколько успел до наступления зимы, — Вельяминов при помощи Некомата Сурожанина смог добиться у него приема.

Но зато теперь дело решилось быстро и с легкостью, даже удивившей Ивана Васильевича: считая Дмитрия, как великого князя, ответственным и за избиение татар в Нижнем Новгороде, и за набег ушкуйников, Мамай не только сразу согласился передать Михайле Александровичу ярлык на великое княжение, но еще и сам предложил отправить с Вельяминовым своего посла Ачи-ходжу, дабы он ханским именем помог тверскому князю принять верховную власть над Русью и пресечь все попытки сопротивления со стороны Москвы.

В марте 1375 года Иван Васильевич вместе с Некоматом Сурожанином и послом Ачи-ходжой прибыл обратно в Тверь и вручил ханский ярлык князю Михайле. Последний тоже не потерял минувшего времени даром: у него. было собрано большое войско, и он был готов хоть сейчас идти на Москву, но, как всегда, медлил и оттягивал поход Ольгерд. Наконец сговорились на том, что, как только кончится половодье, Михайла Александрович начнет военные действия на окраинах Московского княжества, чтобы выманить туда Дмитрия с войском, после чего Ольгерд, до последней минуты ничем не выдавая своих намерений, внезапно ударит на Москву.

В апреле Ачи-ходжа послал к Дмитрию Ивановичу гонца, именем великого хана повелевая ему передать город Владимир и великое княжение над Русью тверскому князю. Одновременно о том были оповещены все удельные князья, которым под угрозой разорения их земель запрещалось оказывать какую-либо помощь Дмитрию. А в мае Михайла Александрович выступил в поход, захватил города Торжок и Углич и, почти не продвигаясь дальше, принялся грабить окрестности в ожидании подхода московского войска.

Но случилось не то, чего ожидал князь Михайла: Дмитрий Иванович знал о приготовлениях Твери и теперь решил раз и навсегда покончить со своим соперником. По его распоряжению во всех подчиненных ему удельных княжествах уже с зимы собирали войска, а получив грамоту Ачи-ходжи, он обратился ко всем русским князьям с открытым призывом, в котором говорил: «Колико раз уже князь тверской Михайла приводил ратью на Русь зятя своего, литовского князя Ольгерда Гедиминовича, и много зла христианам сотвориша. А ныне сложился он с безбожным Мамаем и со царем его, и со всею поганою Ордой. Мамай же яростью дышит на нас и аще сему попустим, имат нас всех покорити» [291] .

291

Никоновская летопись.

И на этот призыв откликнулось около тридцати русских удельных князей, ибо все уже устали от усобиц и понимали, что именно Москва олицетворяет грядущее воскресение Руси. В этом списке, кроме подчиненных Москве князей — Суздальского, Нижегородского, Ростовского, Ярославского, Белозерского, Стародубского,

Муромского, Моложского, Оболенского, Тарусского и других мы видим также трех князей, дотоле подчиненных Литве: Смоленского, Брянского и Новосильского [292] — и даже близкого родственника Михайлы Александровича и его же удельного князя Кашинского. Двинулось на помощь Москве и войско Великого Новгорода.

292

Устюжский летописный свод в числе участников этой коалиции называет даже князя Туровского.

В июле Дмитрий Иванович выступил с этой огромной ратью в поход, но пошел не к Угличу, где ждал его князь Михайла, а прямо на Тверь, захватывая и разоряя по пути тверские города.

Убедившись в том, что князь Ольгерд, осведомленный о силе Дмитрия, предпочитает пока воздерживаться от вмешательства в войну, и видя, что враг его без помехи двигается вперед, Михайла Александрович с войском спешно возвратился в свою столицу.

Первого августа московское войско овладело вотчиной князя Михаилы — городом Микулином, который был разграблен и разрушен, а пятого осадило Тверь.

Глава 51

Князь великии Дмитрий Ивановичь собра вои многи и поиде к Тфери, а с ним князи мнози со своими полки. А князь Михайла затворися в городе. А после прикатиша к городу туры и примет приметаша и зажгоша стрельницу, тверичи же огонь угасиша, туры разсекоша, а сами бишася добро.

Устюжская летопись

С юго-западной башни тверского кремля, возвышавшейся на повороте крепостной стены, весь город был виден как на ладони. Он, не теснясь, занимал обширный угол суши, образуемый впадением в Волгу реки Тверцы, разливавшейся тут сажен на шестьдесят вширь. В самой высокой его части, ближе к Тверце, стояли княжеские хоромы, не уступавшие своим великолепием дворцу московских князей; чуть в стороне, на краю широкой площади, окруженной хоромами бояр, высился белокаменный собор Святого Спаса — усыпальница и гордость тверских государей: по отделке и по внутреннему убранству не было в ту пору на Руси другого столь богатого храма. Величествен и красив был также собор Святого Микулы.

От соборной площади во все стороны лучами разбегались неширокие улицы, сперва прямые, но чуть дальше начинавшие причудливо извиваться и петлять среди беспорядочной россыпи деревянных домов и изб. Над бесчисленными гребнями и спадами тесовых крыш, будто скалы из волн разбушевавшегося и разом одеревеневшего моря, тут и там вырывались кверху острые, увенчанные крестами верхушки церквей, которых насчитывалось в городе около сотни.

Тверь, стоявшая на западном рубеже Руси, связанная с Литвой и с Ганзой [293] множеством бытовых и торговых уз, не избегла идущих оттуда влияний: зелени тут было меньше, чем в Москве, улицы были чище, крыши круче, линии прямее, украшения вычурнее. Показной стороне здесь явно отдавалось предпочтение над добротностью.

293

Ганза — торговый союз вольных германских городов, интенсивно торговавший с западными областями Руси, в особенности с Новгородом и Псковом.

Город окружала поставленная на земляном валу пятисаженная стена из заполненных землею бревенчатых срубов — городниц, снаружи, для предохранения от огня, обмазанных толстым слоем глины. Над стеной, по всему ее протяжению, через каждые тридцать — сорок сажен высились приземистые плосковерхие башни с прорезанными на все стороны бойницами.

На одной из таких башен и стоял сейчас великий князь Михайла Александрович, окруженный группой своих бояр и воевод. Но он смотрел не на город — сегодня такой же, как и всегда, — а на то необычное и жуткое зрелище, которое открывалось с внешней стороны стен: вокруг городского кремля, охватывая его почти замкнутым кольцом, бушевало море огня — то горел подожженный москвичами тверской посад. Когда временами налетавший ветер на мгновение рассеивал дым, по ту сторону пожарища, всюду, куда ни глянь, виднелись неприятельские станы, раскинувшиеся вокруг города.