Русь. Строительство империи 3

Гросов Виктор

— Что за люди? — спросил я, нахмурившись.

— Я знаком с одним человеком. Он дальний родственник Одолева. Живет в Галиче. И он мог бы передать твое предложение князю.

— И ты уверен, что этому человеку можно доверять?

— Да, княже. Я ручаюсь за него. Он не предаст.

— Хорошо, — задумчиво протянул я. — Допустим, этот человек передаст наше предложение Одолеву. Что дальше? Как мы узнаем его ответ? И сколько времени это займет?

— Он пришлет ответ, — сказал Калита. — С гонцом. Или сам приедет.

— Сам? — переспросил я. — Ты думаешь, он сам приедет

в осажденный город?

— Может, и нет, — признал купец. — Но он может прислать кого-то доверенного.

— И сколько времени это займет?

— Седьмицу… может, две, — ответил купец.

Две недели. Это было долго. Очень долго. Но лучше, чем ничего.

— Хорошо, — сказал я, принимая решение.

— Сколько золота? — уточнил купец.

Я задумался. Сколько? Сколько мы могли предложить, чтобы заинтересовать Одолева, но при этом не остаться ни с чем?

— Тысяча серебряных гривен, — закончил я.

Купец кивнул, запоминая. 1000 серебряных гривен за тысячу воинов с обозом, командованием из расчета гривна в месяц. Это достойная плата.

Купец поклонился и вышел из терема. Мы же остались, обсуждая детали нашего… плана.

— Тысяча гривен… — пробормотал Добрыня, качая головой. — Это же… целое состояние!

— Знаю, Добрыня, — ответил я. — Но это наш шанс.

— А если Одолев откажется? — спросила Веслава. — Или обманет нас?

— А вот чтобы этого не произошло, — я вздохнул. — Тебе Веслава надо проследить за этим рыжим пройдохой и узнать подробнее все, что он из себя представляет. Если все правда — пусть идет к Одолеву, а если нет…

Веслава кивнула. Она поняла и без слов. Девушка встала и вышла из терема. Я отпустил товарищей. День был тяжелый.

На следующий день я проснулся от ужаснейшего шума. Будто наступил конец света.

И это был не штурм печенегов. Это было нечто хуже.

Глава 19

Утро в Переяславце началось не с гудения печенежских стрел, а с дикого грохота и треска, от которого я подскочил в кровати, едва не свалившись на пол. Сквозь щели ставен в терем вполз едкий запах дыма, а за окном уже орала толпа. Я рванул к окну, распахнул его настежь. У восточных ворот полыхали склады. Те самые, где мы держали зерно, мясо и рыбу — всё, что могло прокормить город в осаде. Огонь лизал деревянные стены, жрал их, как голодный зверь, а ветер гнал искры к соседним постройкам. Если пламя доберется до остальных складов, нам конец.

— Твою ж налево, — вырвалось у меня.

Я выскочил во двор, на ходу покрикивая дружинникам:

— К складам! Все к складам!

Улицы уже кишели народом. Кто-то тащил ведра, кто-то орал, женщины выволакивали детей из домов, мужики пытались увести скот подальше от огня. Я пробился к горящим складам через толпу, чувствуя, как жар бьет в лицо. Пламя гудело, трещало, выбрасывая вверх столбы черного дыма. Добрыня с Алешей уже были тут, вместе с десятком дружинников,

оттаскивали горящие бревна голыми руками. Я не стал раздумывать — кинулся к ближайшему складу, где огонь еще не добрался до крыши, и схватив свой топор начал рубить тлеющую стену, чтобы отсечь пламя. Топор вгрызался в дерево, щепки летели в лицо, а жар опалял кожу. Руки обожгло. Если сейчас не справимся, всё пропало. К счастью, мой пример возымел действие. Народ перестал глазеть, а начал помогать.

Из толпы вынырнул Степа, таща два ведра, за ним бежали горожане с чем попало — кто с корытом, кто с котелком, полным воды. Я выхватил одно ведро и плеснул на тлеющую стену, но это было как плевок в костер — шипение, пар, и всё. Времени на хитрые штуки вроде желобов с реки не было, да и некому их мастерить — все либо тушили огонь, либо орали. Я бросил ведро и снова взялся за топор, рубя всё, что могло рухнуть и разнести пламя дальше. Рядом Алеша выдернул из огня целое бревно и швырнул его в сторону, чуть не пришибив какого-то зеваку. Добрыня хрипло отдавал команды, пытаясь выстроить цепочку людей с водой, но колодец был почти пуст — слишком много рук тянулось к нему.

Час мы бились с огнем, как с живым врагом. Пот заливал глаза, сажа забивалась в горло, а руки дрожали от усталости. Наконец пламя удалось загнать в угол — один склад сгорел дотла, второй обратился в угли, но третий, самый большой, мы отстояли. Я сидел на земле, упершись руками в землю, и тяжело дышал, глядя на дымящиеся остатки. Запасы сократились вдвое — неделю продержимся, если экономить. А если печенеги затянут осаду, то и того меньше. Поэтому надо будет отправить всех купцов за провиантом. К счастью, западные ворота без присмотра врага.

— Княже, ты цел? — Добрыня присел рядом, вытирая пот с лица.

Его рубаха была в дырах, а руки — в ожогах.

— Жив, — прохрипел я. — Люди как?

— Все целы, почти, — он кивнул на дружинников, что отходили от огня, кашляя и сплевывая черную мокроту. — Но это не случайность. Смотри.

Он указал на груду обугленных бревен у сгоревшего склада. Я пригляделся. Среди пепла валялись два тела — обгоревшие, но узнаваемые. Один — коренастый, с остатками бороды, второй — худой, с длинными руками. Митро и Прохор. Те самые гады, что устроили засаду в лесу и сбежали. На земле рядом с ними — разбитые кувшины, от которых воняло маслом, и обрывки тряпок, пропитанных чем-то горючим. Поджигатели, мать их. Как еще тела сохранились и не обуглились до состояния неузнаваемости? Наверное задохнулись от угарного газа.

— Вот же… твари, — выругался я. — Сами себя спалили, идиоты.

— Похоже, — кивнул Добрыня. — Видать, хотели нас без еды оставить. Только не учли, что ветер переменчивый.

Предатели до последнего пытались мне насолить, и чуть не угробили весь город. Но их смерть не радовала — она лишь напоминала, как я их проглядел. Надо было раньше их прикончить, еще в Совином или после засады. А теперь вот, расплачиваемся за мою мягкость. Хотя, с другой стороны, искали же их.

— Уберите их, — бросил я дружинникам. — И найдите, кто еще мог с ними знаться. Не верю, что они одни были.