Русская инфинитивная поэзия XVIII–XX веков. Антология
Шрифт:
Длинное стихотворение Кузмина «„А это – хулиганская“, – сказала…» (1922; см. с. 193) примечательно не только совмещением инфинитивности с назывными сериями, но и постепенным перерастанием зависимых инфинитивов в абсолютные – на фоне отходов от верлибра и возвратов к нему, завершаемых 14-ю строками рифмованного 4-стопного ямба; сквозь всю эту сложную структуру продергивается четкая нить ИП 27 .
Еще один важный аспект взаимодействия ИП с другими наличными структурами – это его совмещение с твердыми строфическими формами, и прежде всего – сонетной. Такая установка особенно характерна для Серебряного века, с его вниманием к изощренным европейским поэтическим формам. Ср. «Звездные знаки» Бальмонта (1917; № 115):
27
Описание
Творить из мглы, расцветов и лучей, Включить в оправу стройную сонета Две капельки росы, три брызга света И помысел, что вот еще ничей. Узнать в цветах огонь родных очей, В журчанье птиц расслышать звук привета, И так прожить весну, и грезить лето, И в стужу целоваться горячей. Не это ли Веселая наука, Которой полный круг, в расцвете лет, Пройти повинен мыслящий поэт? И вновь следить в духовных безднах звука, Не вспыхнул ли еще не бывший след От лёта сказок, духов и комет.
Это редкий по полноте опыт наложения инфинитивного письма на сонетное. Две ИС 7+2, из которых вторая занимает терцеты и служит своего рода дефиниционным (в духе классицистического Вот…) пояснением к первой, охватывающей оба катрена и читающейся как абсолютная. Характерна топика – общеинфинитивное созерцание и узнавание родного в ином и специфическая для данного текста метапоэтическая, собственно, метасонетная медитация об образе жизни поэта (в частности, о ее полном круге).
В других случаях ИП сосредоточивается лишь в какой-то части сонета – в одном или двух катренах или терцетах. Кстати, к сонетному ИП близки знакомые нам инфинитивные строфы «Евгения Онегина».
Разрабатываются в ИП и другие твердые формы – рондо, триолеты, газели (см. №№ 4, 231, 241; 106, 147, 346; 296, 329). Приведу уникальный, по-видимому, случай инфинитивного восьмистишия `a la сицилиана (традиционный итальянский моностроф с чередующейся рифмовкой AbAbAbAb) – вторую (из двух) строфу блоковского «Май жестокий с белыми ночами!..» (посвященного Вл. Пясту, охотно применявшему подобные формы):
Хорошо в лугу широким кругом В хороводе пламенном пройти, Пить вино, смеяться с милым другом И венки узорные плести, Раздарить цветы чужим подругам, Страстью, грустью, счастьем изойти, – Но достойней за тяжелым плугом В свежих росах поутру идти! (1908; № 176).
Сродни работе с готовыми формами и уже упоминавшиеся переводы гамлетовского монолога. Знаменательно влияние его лишь отчасти инфинитивной структуры на иной, но родственный текст.
Пастернаку, долгие годы переводившему «Гамлета», принадлежит и перевод шекспировского «Сонета 66»:
Измучась всем, я умереть хочу.
Перевод последовательно выдержан в инфинитивном духе: ИС 1+7+1 покрывает весь текст, причем срединная ИС 7, подчиненная слову тоска, но постепенно абсолютизирующаяся, охватывает все строки, кроме 1-й и финального двустишия (в котором, тем не менее, есть ИФ 1). Однако в строках 1–12 оригинала – всего один ИФ (As to behold desert a beggar born)! Он управляет длинной серией однородных дополнений, перечисляющих жизненные несправедливости (ср. выше о сочетании инфинитивного письма с назывным), инфинитивы же возвращаются лишь в заключительном двустишии (Tired with all these, from these would I be gone, Save that, to die, I leave my love alone). Этому ближе следует перевод Маршака (1944):
Зову я смерть. Мне видеть невтерпеж Достоинство, что просит подаянья <… > Да жаль тебя покинуть , милый друг!
Естественно предположить, что подмена в пастернаковском переводе именного безглагольного письма инфинитивным объясняется параллельной работой поэта над переводом «Гамлета», в частности, тематически родственного 66-му сонету и насыщенного инфинитивами монолога «Быть или не быть?..», а также общим для обоих типов письма минимализмом синтаксиса.
От наброска истории, структуры и семантики ИП перейдем к вопросам организации предлагаемой Антологии.
Начнем с ее состава и рамок. В Антологию вошло 369 полностью или преимущественно инфинитивных текстов 149 поэтов. В основном это отдельные стихотворения, но иногда и достаточно автономные фрагменты более крупных форм (например, строфы «Евгения Онегина»). В Приложении 3 читатель найдет несколько образцов того, что можно назвать инфинитивными стихами в прозе.
Как явствует из ее заглавия, Антология посвящена инфинитивной поэзии двух прошлых веков, начиная с Тредиаковского (1703–1768), традиционно считающегося основоположником русской силлабо-тоники, и кончая поэтами, родившимися до 1903 г. Это хронологическое правило отчасти продиктовано прагматическими соображениями, и прежде всего – сложностями, возникающими при работе с текстами более современных авторов, в частности проблемами копирайта. (Предварительный, неизбежно неполный список более пятисот инфинитивных стихов таких авторов вынесен в Приложение 2.)