Русская инфинитивная поэзия XVIII–XX веков. Антология

Жолковский Александр Константинович

Мне ваш совет невыразимо дорог, —И хоть тяжел он сердцу моему,Но должен я, скрепясь, без отговорокЕго принять и следовать ему.Согласен я: чтоб тщетно не терзаться,Спокойно жить, бесплодно не страдать —Не надобно прекрасным увлекаться,Когда нельзя прекрасным обладать.Зачем смотреть с восторженной любовьюНа лилию чужого цветника,Где от нее не суждено судьбоюМне оторвать ни одного цветка?И для

чего пленяться мне картиной,Когда она – чужая, не моя,Иль трепетать от песни соловьиной,Где я поймать не в силах соловья?Зачем зарей я любоваться стану,Когда она сияет надо мной, —И знаю я, что снизу не достануЕе лучей завистливой рукой?Зачем мечтам напрасным предаваться?Не лучше ли рассудку место дать?О, да! к чему прекрасным увлекаться,Когда – увы! – нельзя им обладать?1857?

[Бенедиктов 1983, 449–450]

38. А. Х. Лаврова (1823–1865) – жена ученого, в дальнейшем революционера-народника, П. Л. Лаврова; Б. был особенно дружен с ними в 1857 г. Ст-ие содержит 17 инфинитивов, почти полностью покрывающих текст, но разбитых на короткие ИФ 2+(1-3/1)+(1-1)+(2-1)+1+1+1+(1-1), даваемые под вопросами и отрицаниями и при полном отсутствии обычно обильной метафорики. Эта деконструкция ИП радикальнее типичных для романтической манеры Б. парадоксов, типа амбивалентной инфинитивной ностальгии в «Прежде и теперь» (1850–1856) [Бенедиктов 1983, 348–349]:

Я не люблю воспоминаний – нет! <…> Готов сказать: «Как это было глупо!» А для чего желал бы я забыть Минувшее? – Чтоб сердцем стать моложе И в будущем возобновить всё то же, Все глупости былые повторить, – Растратить вновь святые упованья, И, опытов хватая барыши, За них продать и девственность незнанья, И светлое ребячество души (ИС 1+(1-5)).

Каролина Карловна Павлова (Яниш, 1807–1893)

У П. более десятка ИС, не абсолютных, часто повествовательных, представляющих женское «иное» как социальный тип – от имени поэта-женщины и от лица женщины-персонажа, или трактующих другие темы в духе трезвого размышления-послания, без иронической стилизации, хотя и с сохранением романтической идеализации сельского уединения (как еще одного традиционного для жанра посланий «иного»), например, «К С. К. Н.» (1848; оп. 1863):

Хочу не слушать крик и спор; Не  спрашивать про сейм немецкий, <…> Не знать о вспышке этой детской, С которой справился Радецкий; О всем, что близко и вдали; О нам уж свойственной холере, О всех страданиях земли, О Ламартине, Коссидьере, О каждой радостной химере, Которой мы не сберегли. Хочу я ныне жить невеждой, И, ставя помыслам черту, Далекой тешиться надеждой, Хранить любимую мечту; И, пропуская без вниманья Национального собранья Ошибки, ссоры и грехи, Забыв, что есть иная треба, Хочу глядеть на бездну неба, Скакать верхом, читать стихи.

Здесь ИС 3+3+3, объединенная анафорическими Хочу, покрывает большой отрезок текста благодаря сочетанию с длинной серией однородных косвенных дополнений к не

знать. Ср. тж. ИФ в «Laterna magica. Вступление» (1850) и «Не пора!» (1858).

Тема «женских историй», заданная в «Трех душах» (№№ 39-40), получила мощное развитие в длинной поэме «Кадриль (1844–1859); две из четырех составляющих ее историй содержат значительные ИФ, напр. в «Рассказе Лизы» (1851), с ИС 6-(1-1):

И вела жизнь тягостную эту <…> Вскакивала в продолженье часа Двадцать раз – то чтоб поднять платок, То чтобы принесть бутылку кваса, То чтоб снять подушку тетке с ног, То чтобы велеть сказать ребенку На дворе, чтоб он не смел кричать , То чтоб вынести за дверь болонку, То чтобы впустить ее опять…

Ср. в «Рассказе Ольги» (1859):

Молчанье прервала Надина <…> «Затем-то мы, решась удало На роль опасную свою, Должны, как рыцари в бою, Не  поднимать с лица забрала, Не  дать из рук упасть копью, Не  оплошать , во что б ни стало, Не  предаваться забытью, Не  охмелеть от мадригала И, жизнь поняв уже с начала, В ней зачеркнуть любви статью» (ИС 6-1).

[Павлова 1964]

39–40. Три души

[1]

Одной из них судило провиденьеВпервые там увидеть дольный мир,Где, воцарясь, земное просвещеньеУстроило свой Валфазарский пир.Ей пал удел познать неволи светскойВсю лютую и пагубную власть,Ей с первых лет велели стих свой детскойК ногам толпы смиренной данью класть;Свои нести моления и пениВ житейский гул, на площадь людных зал,Потехою служить холодной лени,Быть жертвою бессмысленных похвал.И с пошлостью привычной, безотлучнойСроднилася и ужилась она,Заветный дар ей стал гремушкой звучной,Заглохли в ней святые семена.О днях благих, о прежней ясной думеОна теперь не помнит и во сне;И тратит жизнь в безумном светском шуме,Своей судьбой довольная вполне.

[2]

Другую бросил бог далекоВ американские леса;Велел ей слушать одинокоПустынь святые голоса;Велел бороться ей с нуждою,Противодействовать судьбе,Всё отгадать самой собою,Всё заключить в самой себе.В груди, испытанной страданьем,Хранить восторга фимиам;Быть верной тщетным упованьямИ неисполненным мечтам.И с данным ей тяжелым благомОна пошла, как бог судил,Бесстрашной волью, твердым шагом,До истощенья юных сил.И с высоты, как ангел веры,Сияет в сумраке ночномЗвезда не нашей полусферыНад гробовым ее крестом.1845