Русская поэзия Китая: Антология

Колосова Марианна

II

Томился в темных перепутьях, Впивал немые голоса И знал: на облачных лоскутьях, Пылая, расцветет гроза. И так внезапно, и так вешне Загромовела высота! Еще светлее, белоснежней Распятый славил высь с креста. И пусть восторг внезапных молний Разлился кровью на горе — Он в жуткий миг не стал безмолвней, Он даже кровь простил заре! Когда ж костровое безумье, Мертвя, коснулося его, Звенящим гимном в алом шуме Его сверкнуло торжество.

СВЯТАЯ РУСЬ

I

Огнесинеющая, о, не заглохнет: В

мечтах дремучая — в веках душа моя! И пусть отчаянье, как смерть; и пусть дорог нет; Благоуханная, она — все та же самая. Все та же самая она, душа младенца, Равнинношелестная; ковыль и грусть на ней! И песни жаворонка!.. Но не изменится. И — что напевнее? Что безыскусственней?..

II

Душа покорно отразила Родную Русь!.. Какая власть, Какая моревая сила В душе разбуженной зажглась! Душа восторженно припала, Хрустальнострунью покорясь. И звонкоогненная вязь Неудержимо повлеклась В туманных заревах опала. Душа так долго подымалась До предреченной высоты. И прядали, страша, цветы, Кровавившие жгучей алостью, И хохот каменных безжалостей Недвижим жутью у черты. Но в миге пыточного бреда — Какая радость!.. С высоты К Тебе одной стремя мечты, Я лишь Тебе, Тебе лишь предан, О, Родина!.. В душе — лишь Ты.

III

В Тебе — опечаленность немого севера, Тоска и безмолвие угрюмой тундры, И снежным цветением на вешнем севе — Расцветшие льдистые холодных лун дары. Так долго зима была! И, веря весени, Немая, молилась Ты, чтоб солнце-пламя Заулыбавшимися прошло полями, Бросая ландышные восторги песни. Был путь Твой так горестен! Молчало небо. Ты шла так безропотно к мучениям крестным. О, Ты улыбалася грозившим безднам. И в полночь — Голгофы высь. И крест на ней был. О, знала: повелены мгновения скорби!.. И шла, улыбаясь, к ним. И кровь на лоскутьях, И наглые хохоты на гулких распутьях — Незримым томлением улыбку горбили. Свершилось! Зима была — и встала весень! И — там, где оснеженность, запело пламя, Заулыбавшимися пройдя полями, Бросая ландышные восторги песен.

«Вы, глумясь, называли меня…»

Вы, глумясь, называли меня Пролетарским и красным поэтом, Я б хотел, чтобы память об этом Донеслась до грядущего дня. Я б хотел, чтобы весть о клейме том, О клейме вашей брани тупой, — Через тысячелетний прибой Запылала над бедным поэтом. И тогда — о, я знаю — простятся Мне мои мутно-хмельные дни: Пусть они были жизнью паяца, Бесшабашны пусть были они… Над одним не хотел он смеяться, Над зарей, лившей кровь и огни.

«Наступает желанный искус…»

Наступает желанный искус, Наплывает на сердце пора. Пусть — безмолвен. Пусть падал низко. Скоро — огненная игра. Ни одной, ни одной поэмы!.. Не уйти и не выдохнуть — нет! Братья вечные. Скованы все мы. Все же вы оставили след. Все же милые лики Эдгара, И Бодлера, и твой, Сы Кун-ту, Освещают немую, угарную И удушливую темноту. ……………………………………….. Наступает желанный искус, Наплывает на сердце боль. Будь же ты путеводной искрой В топях жизни — ты, Ли Тай-бо! 1930 Павловск

МАРИАННА КОЛОСОВА

Д. Л. ХОРВАТ

Главе дальневосточной эмиграции посвящаю Защиту наших прав ему вручаем. И под его отеческой рукой Мы, русские изгнанники в Китае, Найдем защиту и покой. Недаром раньше был хозяин края, Осталась

твердою хозяйская рука. Душе его близка страна родная, И горесть русская душе его близка. Хранителю традиций — эти строки, Главе изгнанников — поклон мой до земли! Привет всем тем, кто в эти злые сроки За ним одной дорогою пошли! 1932

СКЛАД ПОРОХОВОЙ

Среди ночных чуть слышных шорохов Работаю тихонько я… Пусть я не выдумаю пороха, Но… порох выдумал меня! Недаром эхо революции И до сих пор звучит в ушах, Не в силах над листом согнуться я, Пока не запоет душа. Недаром поздним темным вечером Смотрю на запад, где она — Закат мой, заревом расцвеченный, Моя мятежная страна! И пусть не знают недостойные Того, что знаем мы с тобой: Страну, надолго неспокойную, Как будто склад пороховой… Но зори вестниками алыми По небу темному горят, Пусть будут взрывы небывалыми! На нечестивых — гром и град! Вот почему… Среди ночных чуть слышных шорохов Работаю тихонько я… Пусть я не выдумаю пороха, Но… порох выдумал меня!

ДОБЕЙ МЕНЯ!

Лежит, распластанный, бессильно на снегу, Покинутый на поругание врагу. Он другу, волочась за ним в пыли, Хрипел моляще: «Ради Бога… пристрели!» Но друг ушел, не пожелав добить Того, с которым он привык делить Опасности, тревоги и труды, Сухарь солдатский и глоток воды. Сказал: «Мы все делили пополам, Но пулю смертную тебе я, друг, не дам». И он, распластанный, остался на снегу, Покинутый на поругание врагу… Настала ночь. Был стон его слабей, В бреду шептал: «Добей меня!.. Добей!» И вот, рожденные в полях чужой земли, К нему враги надменно подошли. И резкость слов чужого языка Сознание прояснила слегка. Но в этот миг блеснул над грудью штык… Тупая боль… Короткий слабый крик! Он вновь один. Затих и стон, и бред. И никого на мертвом поле нет… А от друзей был пушечный салют: «Мы знали, что враги тебя добьют!» А он уже летел в тот милый край, Где Бог построил мученикам рай. Он был в стране, где нет земных голгоф, Где ненависти нет и нет врагов.

«Это было в восставшей России…»

Это было в восставшей России, В алом зареве огненных дней, Когда слепли свои и чужие — Кто от слез, кто от ярких огней. Когда пули летали, как мухи, И привычным стал трепетный страх. Когда выли в селеньях старухи И Антихриста ждали на днях… Пули пчелами песенки пели, Люди кланялись низенько им. Вот тогда кто-то в серой шинели Был таким молодым-молодым… Молодежь — беззаботные люди, Молодому — всегда хорошо! Повстречался под грохот орудий, А под залпы винтовок ушел… Сколько вас, черноглазых девчонок, Сколько вас, белокурых принцесс, Закрутил полюбовный бесенок, Поцелуевый ласковый бес! Где-то красным знамена пылали, Там трехцветные флаги вились; Но в Одессе, в Москве, на Урале Рядом с гибелью пенилась жизнь! Кто-то жег, кто-то вешал и резал… Ах, когда же кошмару конец? Ведь не выжечь каленым железом Жажду счастья из юных сердец! Сколько, сколько невест черноглазых, Сколько вас, синеоких, теперь — Не увидевших счастья ни разу, Но оплакавших горечь потерь… Гильотина с кровавою свитой, Как жесток твой карающий нож! Как убийственны списки убитых, Где вдруг милое имя найдешь…