Русская поэзия начала ХХ века (Дооктябрьский период)

Коллектив авторов

Зеркало

В трюмо испаряется чашка какао, Качается тюль, и — прямой Дорожкою в сад, в бурелом и хаос К качелям бежит трюмо. Там сосны враскачку воздух саднят Смолой; там по маете Очки по траве растерял палисадник, Там книгу читает Тень. И к заднему плану, во мрак, за калитку В степь, в запах сонных лекарств Струится дорожкой, в сучках и в улитках Мерцающий жаркий кварц. Огромный сад тормошится в зале В трюмо — и не бьет стекла! Казалось бы, всё коллодий залил, С комода до шума в стволах. Зеркальная все б, казалось, нахлынь Непотным льдом облила, Чтоб сук не горчил и сирень не пахла, — Гипноза залить не могла. Несметный мир семенит в месмеризме [364] , И только ветру связать, Что ломится в жизнь и ломается в призме, И радо играть в слезах. Души не взорвать, как селитрой залежь, Не вырыть, как

заступом клад. Огромный сад тормошится в зале В трюмо — и не бьет стекла. И вот, в гипнотической этой отчизне Ничем мне очей не задуть. Так после дождя проползают слизни Глазами статуй в саду. Шуршит вода по ушам, и, чирикнув, На цыпочках скачет чиж. Ты можешь им выпачкать губы черникой, Их шалостью не опоишь. Огромный сад тормошится в зале, Подносит к трюмо кулак, Бежит на качели, ловит, садит, Трясет — и не бьет стекла!

364

Месмеризм — способность человека воздействовать на людей или предметы посредством внутреннего психического внушения.

«Ты в ветре, веткой пробующем…»

Ты в ветре, веткой пробующем, Не время ль птицам петь, Намокшая воробышком Сиреневая ветвь! У капель — тяжесть запонок, И сад слепит, как плес, Обрызганный, закапанный Мильоном синих слез. Моей тоскою вынянчен И от тебя в шипах, Он ожил ночью нынешней, Забормотал, запах. Всю ночь в окошко торкался, И ставень дребезжал. Вдруг дух сырой прогорклости По платью пробежал. Разбужен чудным перечнем Тех прозвищ и времен, Обводит день теперешний Глазами анемон.

Определение поэзии

Это — круто налившийся свист, Это — щёлканье сдавленных льдинок, Это — ночь, леденящая лист, Это — двух соловьев поединок. Это — сладкий заглохший горох, Это — слезы вселенной в лопатках [365] , Это — с пультов и флейт — Фигаро Низвергается градом на грядку. Все, что ночи так важно сыскать На глубоких купаленных доньях, И звезду донести до садка На трепещущих мокрых ладонях. Площе досок в воде — духота. Небосвод завалился ольхою, Этим звездам к лицу б хохотать, Ан вселенная — место глухое.

365

В данном случае слово «лопатки» означает стручки гороха.

Определение творчества

Разметав отвороты рубашки, Волосато, как торс у Бетховена, Накрывает ладонью, как шашки, Сон, и совесть, и ночь, и любовь оно. B какую-то черную доведь [366] , И — с тоскою какою-то бешеной — К преставлению света готовит, Конноборцем над пешками пешими. А в саду, где из погреба, со льду, Звезды благоуханно разахались, Соловьем над лозою Изольды Захлебнулась Тристанова захолодь. B сады, и пруды, и ограды, И кипящее белыми воплями Мирозданье — лишь страсти разряды, Человеческим сердцем накопленной.

366

Доведь — шашка, проведенная в край поля, в дамы.

Еще более душный рассвет

Все утро голубь ворковал У вас в окне. На желобах, Как рукава сырых рубах, Мертвели ветки. Накрапывало. Налегке Шли пыльным рынком тучи, Тоску на рыночном лотке, Боюсь, мою Баюча. Я умолял их перестать. Казалось — перестанут. Рассвет был сер, как спор в кустах, Как говор арестантов. Я умолял приблизить час, Когда за окнами у вас Нагорным ледником Бушует умывальный таз И песни колотой куски, Жар наспанной щеки и лоб В стекло горячее, как лед, На подзеркальник льет. Но высь за говором под стяг Идущих туч Не слышала мольбы В запорошенной тишине, Намокшей, как шинель, Как пыльный отзвук молотьбы, Как громкий спор в кустах. Я их просил — Не мучьте! Не спится. Но — моросило, и, топчась, Шли пыльным рынком тучи, Как рекруты, за хутор, поутру, Брели не час, не век, Как пленные австрийцы, Как тихий хрип, Как хрип: «Испить, Сестрица».

«Давай ронять слова…»

Мой друг, ты спросишь, кто велит,

Чтоб жглась юродивого речь? [367]

Давай ронять слова, Как сад — янтарь и цедру, Рассеянно и щедро, Едва, едва, едва. Не надо толковать, Зачем так церемонно Мареной [368] и лимоном Обрызнута листва. Кто иглы заслезил И хлынул через жерди На ноты, к этажерке Сквозь шлюзы жалюзи. Кто коврик за дверьми Рябиной иссурьмил, Рядном сквозных, красивых Трепещущих курсивов. Ты спросишь, кто велит, Чтоб

август был велик, Кому ничто не мелко, Кто погружен в отделку Кленового листа И с дней Экклезиаста Не покидал поста За теской алебастра? Ты спросишь, кто велит, Чтоб губы астр и далий Сентябрьские страдали? Чтоб мелкий лист ракит С седых кариатид Слетал на сырость плит Осенних госпиталей? Ты спросишь, кто велит? — Всесильный бог деталей, Всесильный бог любви, Ягайлов и Ядвиг. [369] Не знаю, решена ль Загадка зги загробной, Но жизнь, как тишина Осенняя, — подробна.

367

Эпиграф взят из стихотворения Б. Пастернака «Балашов».

368

Марена — растение, из корней которого добывается красная краска.

369

Ягайло и Ядвига — литовский князь и польская королева, брак которых положил начало польско-литовской унии (1386).

Послесловье

Нет, не я вам печаль причинил. Я не стоил забвения родины. Это солнце горело на каплях чернил, Как в кистях запыленной смородины. И в крови моих мыслей и писем Завелась кошениль [370] . Этот пурпур червца от меня независим. Нет, не я вам печаль причинил. Это вечер из пыли лепился и, пышучи, Целовал вас, задохшися в охре, пыльцой. Это тени вам щупали пульс. Это, вышедши За плетень, вы полям подставляли лицо И пылали, плывя, по олифе калиток, Полумраком, золою и маком залитых. Это — круглое лето, горев в ярлыках По прудам, как багаж солнцепеком заляпанных, Сургучом опечатало грудь бурлака И сожгло ваши платья и шляпы. Это ваши ресницы слипалась от яркости, Это диск одичалый, рога истесав Об ограды, бодаясь, крушил палисад. Это — запад, карбункулом вам в волоса Залетев и гудя, угасал в полчаса, Осыпая багрянец с малины и бархатцев. Нет, не я, это — вы, это ваша краса.

370

Кошениль (червец) — насекомое, садовый вредитель; из кошенили изготовляли красную краску — пурпур.

МАРИНА ЦВЕТАЕВА [371]

«Моим стихам, написанным так рано…»

Моим стихам, написанным так рано, Что и не знала я, что я — поэт, Сорвавшимся, как брызги из фонтана, Как искры из ранет, Ворвавшимся, как маленькие черти, В святилище, где сон и фимиам, Моим стихам о юности и смерти, — Нечитанным стихам! — Разбросанным в пыли по магазинам (Где их никто не брал и не берет!), Моим стихам, как драгоценным винам, Настанет свой черед.

371

Цветаева Марина Ивановна (1892–1941) родилась в Москве в семье известного профессора-искусствоведа И. В. Цветаева. Окончила гимназию в 1908 году. Слушала историю литературы в Сорбонне. Стихи печатала с шестнадцати лет. В 1922 году эмигрировала в Берлин, затем жила в Праге и в Париже. В 1939 году вернулась на родину.

Резко отличаясь от Ахматовой темпераментом и экспрессивным стилем, она сближается с ней в речевых истоках, уходящих в глубь русской народной песенной лирики.

Стихотворение М. Цветаевой «Посадила яблоньку…» печатается по изданию: Марина Цветаева. Избранное. М., ГИХЛ, 1961; остальные стихотворения печатаются по тексту издания: Марина Цветаева. Избранные произведения. М. — Л., «Советский писатель» («Библиотека поэта». Большая серия), 1965.

Май 1913

Коктебель

«Идешь, на меня похожий…» [372]

Идешь, на меня похожий, Глаза устремляя вниз. Я их опускала — тоже! Прохожий, остановись! Прочти — слепоты куриной И маков набрав букет, — Что звали меня Мариной И сколько мне было лет. Не думай, что здесь — могила, Что я появлюсь, грозя… Я слишком сама любила Смеяться, когда нельзя! И кровь приливала к коже, И кудри мои вились… Я тоже была, прохожий! Прохожий, остановись! Сорви себе стебель дикий И ягоду ему вслед, — Кладбищенской земляники Крупнее и слаще нет. Но только не стой угрюмо, Главу опустив на грудь. Легко обо мне подумай, Легко обо мне забудь. Как луч тебя освещает! Ты весь в золотой пыли… — И пусть тебя не смущает Мой голос из-под земли.

372

«Идешь, на меня похожий…». — В марте 1914 г., посылая одному из друзей свои стихи, в том числе «Идешь, на меня похожий…», Цветаева писала: «Я совсем не верю в существование бога и загробной жизни. Отсюда — безнадежность, ужас старости и смерти… Безумная любовь к жизни, судорожная, лихорадочная жажда жить» (Марина Цветаева. Избранные произведения. М. — Л., 1965, с. 733).

3 мая 1913

Коктебель

«Посадила яблоньку…»

Посадила яблоньку: Малым — забавоньку, Старому — младость, Садовнику — радость. Приманила в горницу Белую горлицу: Вору — досада, Хозяйке — услада. Породила доченьку — Синие оченьки, Гординку — голосом, Солнышко — волосом. На горе — девицам, На горе — молодцам.