«Русская верность, честь и отвага» Джона Элфинстона: Повествование о службе Екатерине II и об Архипелагской экспедиции Российского флота

Лейкин Юлия

Все эти герои и антигерои «Повествования» Элфинстона порой раскрываются с таких сторон, которые ранее могли быть историкам незнакомы. И хотя для прорисовки портретов как «друзей», так и «недругов» у Элфинстона порой недоставало тонкости пера или многообразия красок, детальные описания обстоятельств общения мемуариста с его знакомыми создают у читателя ряд живых и ярких образов.

Джон Элфинстон посвятил свой труд Екатерине II и описал пять встреч и бесед с императрицей, поразившей его с первого знакомства в Петергофе не только величием и блеском ее двора, но и легкостью в общении, изящным юмором и умом. Знаки милости Екатерины к Элфинстону были явлены двору, когда вновь прибывший контр-адмирал был представлен в Петергофе, удостоен утреннего «рабочего» приема императрицы и редкого приглашения посетить Царское Село 86 . Он присутствовал на представлении в Эрмитажном театре, будучи приглашенным в ложу великого князя, а затем провел вечер в ближнем кругу императрицы.

86

После заседания Совета при Высочайшем дворе на обеде

в Царском Селе Элфинстона предусмотрительно сажают между англоговорящими графом Сиверсом и бароном Черкасовым, императрица несколько раз задает вопросы Элфинстону, угощает десертом и говорит «почти со всеми за столом с величайшей приветливостью и живостью» (с. 136).

Утренняя беседа с Екатериной II в ее рабочем кабинете или разговор за закрытыми дверями в Царском Селе были посвящены вопросам экипировки эскадры, и для Элфинстона было неожиданностью, что императрица интересовалась тонкостями корабельного дела (он «объяснил это в наилучшей манере, как мог, чтобы императрица <…> поняла». С. 128). Во всех случаях от Элфинстона требовался ответ, можно ли поставить в строй корабль «Святослав» и сможет ли эскадра выйти в поход до того, как приход зимы прекратит судоходство на Балтике (императрицу торопили депеши А. Г. Орлова, с нетерпением ожидавшего флот и готовившего «диверсию» на Балканах).

Жалобы Элфинстона на Адмиралтейство и прочие службы приводили к прямому личному вмешательству государыни в подготовку второй эскадры (например, она могла «в ярости <…> немедленно послать за шеф-адмиралом Адмиралтейства Мордвиновым» или пообещать, что более не допустит промедлений).

Императрица и на официальных представлениях, и в узком кругу придворных поразила Элфинстона своим стилем общения: он отметил, что она вела себя «как хозяйка частного семейства» (с. 136). Ее светский разговор непременно содержал шутливый намек с подтекстом, понятным только собеседникам, что, казалось, возвышало собеседника до конфидента. Так, Екатерина тонко намекала Элфинстону на то, что знает о его подвигах против французов в Семилетнюю войну и предполагает, что и в Архипелагской экспедиции его могут ждать столкновения с французами, а поэтому императрица советовала контр-адмиралу: «Не пробовать говорить по-французски, но выучить русский; хотя он не говорит хорошо по-французски, я слышала, что он заставлял французов понимать его» (с. 118). За обеденным столом в Царском Селе, где не говорили о политике, императрица вдруг завела разговор о климате Квебека, вероятно напомнив Элфинстону о его участии в военных действиях на реке Св. Лаврентия в 1760 г., когда англичане праздновали победу над французами. Во время того же обеда в Царском Селе тема похода в Архипелаг осторожно обыгрывалась императрицей и Элфинстоном при сравнении астраханского и греческого винограда. Наконец, перед самым отправлением эскадры при вручении важнейшего секретного приказа командующему эскадрой (этот приказ императрица вынула из кармана собственного платья) Екатерина элегантно отвлекла внимание контр-адмирала от музыкальных упражнений фрейлины: «Она спросила меня, люблю ли я музыку. Я ответил: „Да“. – „Очень хорошо, – сказала императрица, – но я надеюсь, что вскоре у Вас будет другая музыка!“» (с. 155) [обоим было понятно, что речь шла о пушечном громе].

По многочисленным источникам хорошо известно умение Екатерины II понравиться, ослепить и очаровать собеседника, и Элфинстон вольно или невольно подчеркивает эти качества российской императрицы сравнением с датским двором: «Я не мог не заметить большого различия в великолепии дворов в России и в Дании, первый значительно превосходил по величию». В отличие от Петербурга, в Копенгагене беседы с королем и вдовствующей королевой, судя по всему, были лишь этикетными, формальными.

Еще чаще, чем с императрицей, Элфинстон общался с наследником – великим князем Павлом Петровичем. Вероятно, контр-адмирала, приехавшего с сыновьями – почти ровесниками пятнадцатилетнего Павла, – не случайно помещают в Петербурге во дворце неподалеку от покоев цесаревича, с 1762 г. получившего чин генерал-адмирала флота и формально являвшегося главой Адмиралтейств-коллегии. Воспитатель великого князя граф Н. И. Панин мог рассматривать встречи Павла с опытным британским моряком как часть образовательной программы наследника. Содержания разговоров с юным Павлом Элфинстон не сообщает, но с гордостью пишет о частых ужинах с великим князем и о том, как великий князь привязался к его сыновьям Джону и Самьюэлу и «целовал их по 20 раз на дню».

Возможно, летом 1769 г. граф Панин, сам живший во дворце и постоянно присутствовавший при наследнике, старался держать иностранца Элфинстона под постоянной опекой и вниманием уже не только как наставник великого князя, но и как глава внешнеполитического ведомства Российской империи. При этом Панин, очевидно, покровительствовал Элфинстону, оказывался медиатором между контр-адмиралом, императрицей, наследником, с одной стороны, и службами Адмиралтейства, а также подчиненными Элфинстона, с другой. Без его вмешательства, вероятно, в 1769 г. энергичному британцу не удалось бы снарядить эскадру, да и в походе послания Панина служили Элфинстону серьезной поддержкой. Заинтересованность Панина в любой информации о подготовке, продвижении эскадр, значимость его содействия ясно прочитываются на страницах сочинения Элфинстона, и это позволяет с уверенностью говорить, что в начале Русско-турецкой войны глава Коллегии иностранных дел граф Н. И. Панин не только не «противодействовал» 87 средиземноморским планам Екатерины и Орловых, но и внес свой заметный вклад в их реализацию.

87

Е. В. Тарле полагал, что экспедиция готовилась втайне от Н. И. Панина, поскольку тот был сторонником «Северной системы». См.: Тарле Е. В. Чесменский бой и первая русская экспедиция в Архипелаг 1769–1774 / Соч.: В 12 т. М.: Изд-во Акад. наук СССР, 1959. Т. 10. С. 16, 51 и др.

Однако в 1771 г. по возвращении Элфинстона в Петербург граф Панин,

которого еще в 1769 г. Элфинстон называл «другом», на просьбы посла Каткарта выяснить причины неожиданной немилости контр-адмирала лишь развел руками, сообщив, что бессилен («it was out of his road…»), и порекомендовал обращаться к более могущественным лицам, а именно к Орловым. Только после долгих уговоров Панин уверил британского посла, что во избежание лишнего шума в Европе он будет продолжать оказывать Элфинстону «свое милостивое покровительство, пока все не уладится, но это задача не из легких» 88 .

88

NLS. MD. Acc. 12686/11 (Отпуски депеш посла Ч. Каткарта). P. 1671.

В Петербурге, впрочем, у Элфинстона мог быть и другой покровитель, принадлежавший к ближнему кругу доверенных лиц императрицы. Граф Иван Григорьевич Чернышев (1726–1797) считал себя главным благодетелем Элфинстона и потому, что в Лондоне сам нашел его и предложил отправиться на российскую службу, и потому, что по возвращении из Англии в 1770 г. на долгие годы стал вице-президентом Адмиралтейств-коллегии.

Екатерина II ценила Чернышевых и полагалась на них и в военной, и в морской администрации. Она ценила и подвиги Захара Чернышева, и опыт долгого пребывания Ивана Чернышева за границей, знала увлечения последнего всяческими новейшими открытиями в разных областях наук. Во всяком случае, в 1763 г. И. Г. Чернышев, не имевший опыта в морском деле, был назначен членом Адмиралтейств-коллегии с присвоением ему адмиральского флага по чину вице-адмирала, а вскоре как командир галерного флота он организовал знаменитое плавание Екатерины по Волге (1767 г.). Всю жизнь И. Г. Чернышев коллекционировал антики, гравюры и живопись, располагал богатейшим собранием книг и карт 89 , словом, был образцовым вельможей просвещенной правительницы. Однако над его дилетантизмом посмеивались, а недолюбливавший его посол Каткарт замечал, что «граф Иван, как кажется, поддерживает русских моряков против всех иностранцев и против всех инноваций за исключением тех, что сам делает. Если так пойдет и дальше, то это будет концом российских морских сил» 90 . Соглашался ли с Каткартом Элфинстон – неизвестно, но получив от Чернышева «ящик, в котором находились модели блоков, сконструированных господином Тейлором в Саутгемптоне», Элфинстон вполне успешно такие блоки сумел применить на своей эскадре.

89

См. подробнее: Булатов В. Э. Граф И. Г. Чернышев и его коллекция рукописных карт XVIII в. в собрании ГИМ // Россия в Средиземноморье. С. 745–758.

90

NLS. MD. Acc. 12686/11 (Отпуски депеш посла Ч. Каткарта). P. 1282.

Назначение 10 января 1768 г. И. Г. Чернышева чрезвычайным и полномочным послом в Великобританию и его приезд в Лондон стали важным знаком, дававшим надежду на заключение российско-британского союза 91 . Симметрично и Лондон тогда отправил послом в Россию дипломата более высокого уровня – лорда Чарльза Каткарта. Но приемлемого текста союзного договора между странами эти послы согласовать не смогли. Между тем согласие на помощь Британии морским силам России в войне с Османской империей И. Г. Чернышев сумел получить и, дождавшись прихода первой эскадры адмирала Спиридова к британским берегам, в конце 1769 г. отбыл из Лондона. К этому времени Чернышев уже стал вице-президентом Адмиралтейств-коллегии. Эскадру Элфинстона Чернышев также хотел встретить на пути в Архипелаг и по дороге из Лондона в Петербург заехал для этого в Копенгаген, но на несколько дней опоздал.

91

См.: Александренко В. Н. Русские дипломатические агенты в Лондоне. Варшава: Тип. Варшавскаго учебнаго округа, 1897. Ч. 1. С. 544. Рескрипт с инструкциями от 12 июля 1768 г. (СИРИО. Т. 87. С. 111–119). Кредитивная грамота от 24 июля.

Отношения Ивана Чернышева с Джоном Элфинстоном развивались очень непросто: граф не сумел добиться от строптивого британца ни «дружбы», ни должного подчинения. Чернышев еще не вернулся из Лондона, а лорд Каткарт уже сообщал в Лондон о ревнивом отношении Чернышева к контактам Элфинстона: «Я нашел, что граф Иван Чернышев очень ревниво относится к рассказам о доверительном общении [Элфинстона] со мной, так как он приказал ему считать себя русским и почти запретил ему приходить ко мне. Но у него [Элфинстона] слишком много здравого смысла и чувства, чтобы безоговорочно подчиняться таким приказам» 92 .

92

Письмо от 3/14 июля 1769 г.: «I found count Ivan Chernicheff very jealous of his hearing any intimacy with me for he ordered him to consider himself as a Russian and almost forbid him to come to me. But he has too much sense and spirit to obey such an order implicitly» – NLS. MD. Acc. 12686/10 (Отпуски депеш посла Ч. Каткарта). P. 782.

Из долгого похода и из Архипелага Элфинстон писал подробные отчеты с многочисленными подробностями по адмиралтейской части, но писал их не И. Г. Чернышеву, а Н. И. Панину. И только во второй половине марта 1771 г. они вновь начали встречаться лично и обмениваться письмами. Вероятно, возвращение Элфинстона из Архипелага и распространившиеся о нем дурные вести поставили И. Г. Чернышева в весьма непростое положение: он должен был чувствовать ответственность за приглашенного им британского офицера, но противодействовать Орловым не решался, а потому лгал, затягивал с решением дел, следил за контр-адмиралом через секретаря Элфинстона Джонсона Ньюмана.