Русская жизнь. Гоголь (апрель 2009)
Шрифт:
Проблемы Гоголя с «сюжетами» известны школьникам; однако в сущности «проблема» была только одна: любой сюжет являлся для него мелким и недостаточным в сравнении с обыкновенным течением жизни. Странновато для России, которая привыкла противопоставлять «просто жизнь» и Великие Эпические Цели. Сочетать смешное и маленькое с грандиозным и серьезным, как умеет Италия, - вот что Гоголь задумал для России. Он полагал: таков путь к настоящей литературе. Не «человеческой» комедии, но Божественно-человеческой.
Пять лет счастья; три любимых адреса (via di Isidoro, 17; strada Felice - ныне via Sistina, 126: комната с двумя окнами на верхнем
Как многие ее любили - до и после него: подлецы, честолюбцы, ленивцы. Залюбили, затерли, замусолили. Плевками натирали до глянца, словно офицерский сапог. Вечно: «сапог» - приклеили кличку, как девке. Порядочному человеку такую взять в подруги неловко. «Люблю ее», - ага, голубчик, вот ты и сказал пошлость, попался! Понимаем, понимаем: мода, яхта, Сардиния, Брунелло ди Монтальчино бочками, рай риелтеров. Богатые русские виллы прочно стояли в Италии задолго до времен Гоголя.
Однако была еще и интеллигенция; от бедного Сильвестра Щедрина - до Бродского. Разглядеть страну, в которой довелось жить, пытались все. Но кто-то был поглощен мечтами о русской славе (как Брюллов); кто-то был захвачен мессианской работой (как Иванов); кто-то продолжал воевать с социальными бедами мира (как Горький). Гоголь едва ли не единственный сделал Италию своей опорой, своей союзницей; оттого его маленькая «итальянская» повесть конгениальна его сочинениям о России. Италия стала его любовью и верой; имя Аннунциаты начертано на его знаменах.
Наталья Толстая
Раиса Захаровна и Григорий Петрович
В Малороссии
В середине 80-х прошлого века мой дядя, Дмитрий Алексеевич, предложил мне поехать на Украину - его ученик, начинающий композитор, достал ему две путевки на август в дом отдыха на берегу Днепра. Оказалось, что дальние родственники ученика - партийные работники среднего звена, они и уступили нам свои бесплатные места. Я с радостью согласилась: на Украине никогда не была.
До начала нашей смены в доме отдыха нам предстояло провести два дня у гостеприимных родственников дядиного ученика - Раисы Захаровны и Григория Петровича Остапенко, а жили они в городе Смела Черкасской области. Раиса Захаровна только что сложила с себя полномочия секретаря райкома Смелы, а Григорий Петрович еще работал - начальником местного железнодорожного узла. Жили Остапенки в девятиэтажном блочном доме вместе со всем городским начальством, остальной народ жил в одноэтажных домах разной степени ветхости.
Трехкомнатная квартира сверкала идеальной чистотой. В прихожей на низком столике в плоской хрустальной вазе плавали головки лилий, столовую украшали фотообои: через зимний лес мчится тройка, румяный кучер взмахнул кнутом. Вся мебель,
Нас пригласили к столу. Когда подали жирный бульон с рассыпчатыми пирожками, я, не предупрежденная, уже объелась рыбой в томате, фаршированными помидорами и пампушками с чесноком. Разочарование и обида хозяев были так сильны, что не попробовать всего, что металось на стол, было невозможно. При виде гуся в яблоках я застонала: не могу больше. Григорий Петрович успокоил: «А вы отдохните немножко. Сейчас выпьете моей водочки и дальше покушаете. Водку сам настаиваю на пленках грецких орехов: от всех болезней».
Отвалившись от еды, дядя Митя завел светскую беседу об истории их города, о магнате Конецпольском, основавшем местечко Смела в семнадцатом веке, о знаменитом сахарозаводчике-меценате Алексее Бобринском, при котором край расцвел. Остапенки разговор не поддержали. При упоминании о польских панах или русских капиталистах они поджимали губы. «Эксплуатировали народ, наживались, а деньги вывозили заграницу. Зачем нам про них говорить? Лучше вы нам расскажите о своих детях, кто где учится, женаты ли сыновья…»
– Раиса Захаровна, вы были заграницей?
– Не горю желанием.
Так, и эта тема - табу.
Перед сном нас еще раз накормили на убой. Белье постелили импортное, дефицитное, новое - при нас разрывали запечатанные пакеты. Ничего не жалели, предупреждали все желания.
На следующий день мы вместе пошли гулять по городу. Я в первый раз видела южный рынок. Кругом лужи, в которых плавают давленые овощи и расколотые арбузы, земля усыпана шелухой от семечек. Мужики все мясистые, пузатые, пьют пиво в тени у забора, женщины бродят в тапках без задника, на босу ногу, прицениваются к связкам лука и чеснока. Продавцы - веселые, добродушные, а покупатели берут товар не как у нас, по полкило, а ведрами, коробками. С Раисой Захаровной здоровался каждый второй, она сдержанно, с достоинством кивала. По дороге попалось старое польское кладбище. Мы с дядей Митей захотели побродить по нему, но наша хозяйка запротестовала.
– Там же нечего смотреть! Сейчас пойдем в парк Пятидесятилетия Октября на выставку цветов, а через час начнется концерт бандуристов.
Мы с дядей Митей вздохнули, переглянулись и поплелись за Раисой.
На следующий день мы, слава Богу, уезжали в дом отдыха. За два дня прибавили по нескольку килограммов, а неистребимый райкомовский дух, который веял в хлебосольном доме Раисы Захаровны, доконал нас. Утром я услышала, что Раиса звонит по телефону.
– Автобаза? С вами разговаривает Остапенко. Подайте машину к одиннадцати часам. Надо отвезти людей в Сокирно, на обкомовские дачи.