Русские адмиралы — герои Синопа
Шрифт:
Утром 28 марта начали второе бомбардирование Севастополя. Но к началу бомбардировки система обороны была основательно усовершенствована. За 6 месяцев подступы к Киленбалочным редутам, Камчатскому люнету и 3-му бастиону прикрыли огнем из траншей, ложементов и батарей. На развитой системе бастионов установили 998 орудий. Дополнительную прочность обороне создавали подвижные батареи из легких мортир и горных единорогов, которые перемещали в нркные места, чтобы поражать неприятеля навесным огнем. Построенные блиндажи (141) могли укрыть до 6000 человек905.
Гарнизон к 28 марта потерял 11 960 человек; только за 3 недели марта выбыли из строя 4500 человек. Однако гораздо большей проблемой стояла нехватка боеприпасов. Запасы пороха, несмотря на предписанные
В день начала бомбардировки Нахимов, как обычно, объезжал позиции. Он обратил внимание, что городовой телеграф с задержками и неполно передает сообщения, и отдал распоряжение навести порядок, поручив наблюдение за телеграфами подполковнику корпуса штурманов синопцу Родионову1.
2 апреля неприятельская артиллерия разрушила мост через Южную бухту, построенный по приказанию Нахимова. Так как связь Корабельной и Городской сторон сразу оказалась затруднена, адмирал немедленно приказал строить новый мост, теперь на бочках. Уже утром 15 апреля движение по мосту было открыто907 908.
30 марта 1855 года М.Д. Горчаков, оценивая роль Павла Степановича и контр-адмирала Н.Ф. Метлина в обороне Севастополя, в рапорте Великому князю Константину Николаевичу представил их к следующему чину:
«Вице-адмирал Нахимов в числе храбрых защитников Севастополя; о заслугах его не нужно упоминать. В. и. в-во изволите ценить в полной мере подвиги сего героя, коего имя будет украшением наших морских летописей. Контр-адмиралу Метлину, столь отличному по уму, способностям и деятельности, мы главнейше обязаны и снабжением Севастополя и приведением Николаева в оборонительное состояние; он, так сказать, создал средства обороны столь важного для России Николаевского морского заведения.
Осмеливаюсь просить в. и. в-во об исходатайствовании у государя императора всемилостивейшего производства сих достойных воинов по представляемому наградному списку в следующие чины; это повышение откроет им пространнейшее поприще к новым заслугам престолу и отечеству»909.
Однако представление Горчакова запоздало: по представлению Остен-Сакена 27 марта 1855 года П.С. Нахимова как начальника 5-й флотской дивизии произвели в адмиралы за отличие при обороне Севастополя910.
6 апреля, на седьмой день бомбардировки, Нахимов рапортовал Ос-тен-Сакену о тех офицерах, которые заслужили награду911. В тот же день Мансуров по сведениям, представленным Нахимовым, рапортовал Великому князю Константину Николаевичу о потерях севастопольцев за 10 дней бомбардировки, которые составили для морского ведомства 2590 нижних чинов (343 убитых) и 87 офицеров (10 убитых). Чиновник отметил, что эвакуация раненых моряков в Николаев при предшественниках Нахимова была задержана и только распорядительность
Флагманы синопа
адмирала позволила справиться с потоком раненых в результате бомбардировки1.
6 апреля Нахимов рапортовал Д.Е. Остен-Сакену о том, что с начала обороны на изготовление мешков для земли израсходовали основные запасы парусины и других материалов, так что остались только запас новой парусины и по одному комплекту парусов на кораблях, фрегатах и пароходах. Адмирал просил утвердить эти расходы912 913. Видимо, Остен-Са-кен не принял решения, и 7 апреля адмирал рапортовал М.Д. Горчакову:
«При крайней поспешности, с которой воздвигались укрепления Севастополя предместником моим вице-адмиралом Станюковичем, а потом и мною, согласно словесному разрешению г. главнокомандующего было дозволяемо отпускать на шитье мешков, которых по настоящее время сделано 4 999 429,
Не имея на это письменного разрешения, я почтительнейше прошу в. с-во снабдить предписанием и о расходовании упомянутых материалов»914.
Горчаков в ответ предложил указать, каковы расходы материалов до и после 9 марта. Только 4 мая Нахимов смог указать, что с 17 сентября 1854-го по 9 марта 1855 года на 386 945 мешков израсходовано 1 301 475 аршин материалов, а с 9 марта по 23 апреля 1855 года — 208 010 мешков при расходе 583 800 аршин материалов915.
Иссякали не только материальные запасы, таяли и ряды моряков. Один из участников обороны Севастополя вспоминал о периоде после второй бомбардировки: «...Мы подходим, кажется, к той критической минуте, где вся физическая и нравственная сила уступит страшному везде утомлению и отсутствию надежды на помощь. Чем и когда все это кончится, то знает один бог, но невозможно, чтобы конец этот не был близок. Цифра моряков, стоящих еще на ногах, тает каждый день, а в присутствии этих героев заключается залог существования Севастополя; эту истину можно сказать по совести, без всякого пристрастия, потому что на это есть сотни доказательств. Собственно материальные средства тают еще скорее, чем прибывают: сделайте отсюда логическую посылку и посудите, что нам угрожает»916. Автор удивляется тому, ка-
к им чудом еще что-то уцелело под обстрелом и почему в столице не ясно, что силы Севастополя истощаются и ему требуется подкрепление, позволяющее произвести наступление.
Особенное внимание неизвестный автор письма уделил роли П.С. Нахимова в обороне: «...Смело могу уверить вас, что надобно близко пожить от этого человека, чтобы оценить его вполне и узнать, до какой степени он человек необыкновенный и замечательный. Немного суровая оболочка, в которую, кажется, намеренно облекается его характер, обманывала и до сих пор обманывает весьма многих, даже самых умных и проницательных людей; потому я вполне убежден, что он далеко не разгадан. Мне кажется, что Павлу Степановичу можно даже сделать упрек в том, что он сам не хочет дать свободы всему объему своих способностей, он как-то упорно ограничивает себя ролью безусловного и даже иногда безмолвного исполнителя, будто бы умеющего только стоять и умирать, и постоянно отрицает в себе право судить о чем-либо другом, кроме морского дела. Между тем в разговорах со своими, к числу коих я горжусь быть причисленным, он становится иногда другим человеком, являются проблески столь быстрой, строго логической оценки обстоятельств, совершенно разнородных, иногда столь остроумные или иронические замечания, что невольно ожидаешь полного выражения невысказанного еще мнения, но иногда так же скоро снова является обычная оболочка, так что часто начатая мысль окончательно высказывается в последующем разговоре. Нахимова нельзя судить не только с первого раза, но даже с десятого, если какое-либо особенно удачное обстоятельство не выставит характера его в настоящем свете, в особенности теперь — при беспрестанных, не умолкающих ни день, ни ночь тревогах и беспокойстве. Нельзя иметь верного понятия о том, как Павел Степанович умеет быть умен и мил, когда того захочет и когда не стесняют его отношения к тому лицу, с которым он говорит. Надобно иметь в виду, что Нахимов не имел и не имеет другой семьи, кроме своего Черноморского флота, что он все остальное считает для себя если не чуждым, то, по крайней мере, неинтересным и недоступным, так что нельзя и ожидать, чтобы все неморяки ценили его так, как должно и можно. К тому же, он слишком мало льстит всякого рода основательным и неосновательным самолюбиям и, по-видимому, столь же мало дорожит посторонними для него мнениями. Вследствие сего, сколько мне кажется, только огромная его слава и невыразимо великое к нему доверие всех неискусников и нижних чинов всякого рода оружия освобождают его от всякого рода критик и порицаний» 1.