Русские анархисты. 1905-1917
Шрифт:
Съезд, на котором было положено начало анархо-синдикалистскому Интернационалу, сосредоточил внимание на смысле большевистской революции, который она имела для рабочих. Делегаты сочли ее событием огромной важности, поскольку она ярко высветила разницу между государственным социализмом, неминуемо ведущим к угнетению рабочего класса, и революционным синдикализмом, который обеспечивает свободу и дает массам уверенность в своих силах.
Лелея свое либертарианское наследство, синдикалисты уговаривали сами себя хранить верность лозунгу I Интернационала: «Освобождение рабочего класса должно быть делом рук самих рабочих». Они призывали рабочих всего мира вести ежедневную борьбу в рамках существующего капиталистического строя, пока не придет
Александр Шапиро и Григорий Максимов играли важные роли в создании берлинского Интернационала, но их вдохновителем и лидером в течение многих лет был Рудольф Рокер, бывший глава Федерации анархистов Лондона. В 1932 году, чувствуя угрозу растущего влияния нацистской партии, Интернационал перебрался в Амстердам, а четыре года спустя снова переехал в Мадрид, оказавшись в средоточии гражданской войны в Испании, в которой Конфедерации синдикалистов (CNT) выпало сыграть главную роль.
Победа Франко вынудила синдикалистов в 1939 году перевести свою штаб-квартиру в Стокгольм. Здесь выжить организации помог Центральный совет синдикалистов Швеции – и наконец последний переезд состоялся после Второй мировой войны, в Тулузу, где Интернационал и пребывает сейчас, через сорок лет после своего создания.
В рядах анархо-коммунистического крыла движения самым громогласным защитником организационных реформ был Петр Аршинов. Добравшись в 1922 году до Берлина, он организовал Группу русских анархо-коммунистов за границей, которая три года спустя перебралась в Париж и начала издавать собственный журнал «Дело труда». Аршинов объяснял крах русских анархистов их вечным и неизменным хаосом и разбродом. В соответствии с «Организационной платформой», которую группа «Дело труда» представила в 1926 году, единственной надеждой на возрождение движения было создание Всеобщего союза анархистов с центральным исполнительным комитетом для координации политики и действий.
Решительную поддержку этому плану оказал старый сокамерник и ученик Аршинова Нестор Махно, измученный чахоткой и убогими условиями существования, для которого алкоголь был единственным способом бегства от этого чуждого мира, в который его занесло. «Нестор – больной человек, – писал Александр Беркман в 1926 году, – но ему приходится тяжело работать на заводе, получая собачье жалованье, на которое он не может прожить с женой и ребенком, хотя его жена тоже работает. Так же приходится и остальным. Это ад».
Как выяснилось, Махно оказался единственным известным анархистом, изъявившим желание подписаться под «Организационной платформой». Волин окончательно порвал с Аршиновым и вместе с Сеней Флешиным и несколькими другими раскольниками в следующем году опубликовал уничижительную оценку «платформы».
Аршинов и его сторонники, доказывали они, значительно преувеличили организационные пороки движения. Их призыв к созданию какого-то центрального комитета не только противоречит основному принципу анархизма – местной инициативе, – но и ясно отражает «партийный дух» этих лидеров. (Оппоненты Аршинова редко упускали возможность указать, что перед тем, как в 1906 году
Короче, «Дело труда» хотело создать анархистскую партию, чьей задачей было бы руководство массами, а не помощь им самим готовить революцию [51] . «Увы, – писала Молли Флешина, – весь дух «платформы» пронизан убеждением, что во время революции МАССЫ ДОЛЖНЫ ИМЕТЬ ПОЛИТИЧЕСКОЕ РУКОВОДСТВО. Вот откуда берет начало и зло, и все остальное… оно базируется главным образом на этой идее. Оно поддерживает рабочую партию анархо-коммунистов, стоит за армию… потому что система защиты революции неминуемо приведет к созданию системы шпионов, следователей, судей, тюрем и в результате – к ЧЕКА».
51
Критики в Соединенных Штатах обвинили Аршинова, что он прибегает к «иезуитским методам», дабы сыграть самозваную роль «спасителя» русского анархистского движения.
Отвечая на эти нападки, Аршинов упрекнул Волина и К° тем, что он снова втягивает анархистов в бесплодный спор. Он настаивал, что его предложения даже отдаленно не противоречат идеям анархизма, поскольку сохраняется децентрализованная организационная структура.
Нестор Махно, кинувшийся на защиту соратника, предположил, что Волин, который в 1919 году, когда был в повстанческой армии на Украине, оказался в руках красных, не был захвачен в плен, как принято было думать, а сам перебежал к коммунистам.
Утверждения Махно, в свою очередь, вызвали ответный огонь со стороны Александра Беркмана, Эммы Голдман и Эррико Малатесты, которые теперь присоединились к критике «Организационной платформы». В письме к историку и архивисту анархистского движения Максу Неттлау Беркман набросился на Махно, как на носителя «милитаристского темперамента», который целиком находится под влиянием Аршинова. Что же до самого Аршинова, то у него «полностью большевистская психология, – пишет Беркман, – у него капризная деспотическая натура, которая требует подчинения. Это бросает некоторый свет и на саму программу». «Беда большинства наших людей, – сетует Беркман, – что они не видят того, что методы большевиков не могут привести к свободе…»
В 1930 году оппоненты Аршинова, которые считали его платформу «анархо-большевистским отклонением» и постоянно обвиняли его в пропаганде «партийного анархизма», сочли себя совершенно правыми, когда Аршинов перешел на сторону Советского Союза и снова вступил в партию, которую четверть века назад оставил ради анархизма. Вскоре его журнал «Дело труда» перебрался в Соединенные Штаты, и его новым редактором стал Григорий Максимов.
Анархисты снова продемонстрировали свою врожденную неспособность ради пользы движения откладывать в сторону личные эмоции. Даже в самой России, где на свободе оставалась лишь горсточка анархистов, острые фракционные разногласия раздирали членов Комитета Музея Кропоткина. «Снова перепалка между двумя группами наших товарищей, – писала вдова Кропоткина Максу Неттлау в 1928 году. – Обе прилагают усилия, чтобы быть хозяевами… в музее, хотя ни одна из них не принимала участия в создании этой организации. Я надеюсь, что, пока жива, ни одной из них не удастся стать во главе музея, а когда меня не станет, что-то надо будет сделать, дабы обеспечить сохранность музея».
Казалось, конца сварам не будет. Беркман поделился своим разочарованием в письме к Молли и Сене Флешин. «Я считаю ужасным, что наше движение повсеместно вырождается, превращаясь в болото мелких личных ссор, обвинений, взаимных упреков. Так много вылезло гнилья, особенно в последние два года». Эмма Голдман добавила приписку: «Дорогие дети. Я полностью согласна с Сашей. У меня болит сердце от этого яда оскорблений и обвинений в наших рядах. И если это не прекратится, то нет никакой надежды на возрождение нашего движения».