Русские и нерусские
Шрифт:
А теперь — главное: та самая «загадочная для русского ума еврейская витальность», коей, «не стремясь к тому», озадачивает нас Татьяна Копылова.
Само заглавие ее романа: «Волжский богатырь Иосиф Коренблюм» — звучит лукавозагадочно. На Стеньку Разина герой не похож. На богатыря тоже. Особенно на русского. Толи тут тонкая усмешка, то ли простодушный комплимент.
А может, и то, и другое? «Волжским богатырем» окрестили Иосифа соратники, когда при дембеле помогли ему справить штатский костюм. Это прозвище так приклеилось к щупловатому иудею, что он всю последующую жизнь носил его с гордостью, не исключающей, разумеется, чувства юмора. Однако сквозь эту гордость и сквозь этот юмор сквозит у Копыловой (в названии
Мое же читательское остолбенение вызывает следующая авторская самоаттестация в первой главе:
«Пояснение «по пятому пункту». Для тех, кто в авторе книги о еврее (а книга именно о еврее, как на то указывают его имя, отчество, фамилия) захочет найти примеси каких-либо, кроме русских, кровей, скажу: не мучайтесь, не ищите. Их нет. Отец мой — Алексей Петрович Федосеев — из калужских крестьян. Мама — Вера Викторовна Исаенко — полудонская-полукубанская казачка, то есть из сословия, которое неизменно относило себя к православным, русским людям. Муж, Юрий Филиппович Копылов, родился в рязанской глубинке, в семье, которая, кроме российских крестьян, дала стране сельских учителей и деревенских священников».
Отлично. А теперь объясню причины моего остолбенения. Будучи знаком с Татьяной Алексеевной с момента нашего поступления на филфак МГУ (1951 год), я за эти 56 лет успел узнать о ней многое. Что она — лауреат литературных премий Московского Союза журналистов, а до того — премий Союза писателей СССР, ЦК ВЛКСМ, Министерства культуры СССР. Что вместе с матерью Юрия Гагарина она написала документальные повести о ее жизни. И даже — о, боже — что за свои правозащитные дела получала не только премии, но и звездочки на погоны Министерства внутренних дел.
Студентка Федосеева (еще не Копылова), кажется, не подозревала о своих будущих лаврах. Нам, недавно вышедшим из конюшен мужской школы, важно было другое. Чтобы любоваться ямочками на щеках наших однокашниц, нам вовсе не надо было знать о рязанских или кубанско-донских корнях их родителей. Мы и не знали. Как, встречаясь взглядами с иной сероглазой красавицей, не подозревали ни о ее литературнокритическом будущем, ни о том, откуда она взялась: из России, из Белоруссии.
Я остолбенел от самого факта выше цитированного «пояснения по пятому пункту». Значит, если кто-то пишет о евреях, то надо ждать, что начнут искать у него еврейские корни? В таком случае у меня одна из двух рук должна отпасть от такого дела немедленно! Какую же националистическую муть надо предполагать в умах нынешних читателей, чтобы загодя ограждать себя от такой реакции? И не без оснований?!
Боюсь, что так.
Ну, будем считать, что это первый шаг к разгадке русского взгляда на еврейскую витальность. То ли это «они все заодно», то ли это мы так уверены, что они все заодно.
Кто — они?
Рискну заметить, что книга Копыловой — вовсе не только о евреях, и даже не столько о евреях, сколько о том, что их делает таковыми в контексте нашей общей «витальности».
И потому — взгляд «в сторону».
«.Как-то вечером в кутерьме слов, шумов, скрежета кастрюлек и сковородок Иосиф различил тихий незнакомый напев. Пение раздавалось из дальнего угла, где «квартировал» их немногословный контрабасист Колью Сядэ.
— Это эстонская песня? — высказал предположение Иосиф. Колью кивнул. [3]
— А у тебя, оказывается, красивый голос. И песня необычна, можно сказать, эффектна. Хорошо бы подготовить ее в программу.
— Никогда, — резко, как отрезал, бросил Колью.
— Почему?!
— Потому! — Колью явно не собирался объяснять причину отказа.
Объяснил чуть позже и только Иосифу, к которому расположился еще
— Если кто-то в зале не поймет песен моей родины или кому-то они не понравятся, мне будет очень больно. Я и так, Юська, натерпелся. То мне внушали, что я иностранный шпион, то говорили, что я много о себе воображаю, то заявляли, что я должен всю жизнь быть благодарен за то, что Эстонию освободили от рабства. Какого рабства, Юська? В Эстонии была хорошая жизнь. И мы никого не просили нас освобождать!
3
Возможно, что все-таки Каалью. Как и фамилия Иосифа, в истоке (на идиш) могла быть: Корнблюм. Но это ничего не меняет. — Л.А.
— Но фашисты. — пытался возразить Иосиф.
— Неизвестно, кто хуже».
Отчего же? Известно. Когда-то формулировали: «Оба хуже». И даже в неразличимой степени. С одним условием: оценка должна делаться с изрядной исторической дистанции. В масштабе эпох.
Отодвинемся на подобную дистанцию и предположим, что Вторую мировую войну выиграла Германия. Такое предположение для меня кошмарно, но. в порядке опыта. Итак, Третий рейх осуществляется в масштабах Европы. Эстония попадает в границы Нового Порядка. Откуда и выцарапывается по мере ослабления хватки режима и либерализации эпохи. Гитлер выкинут немцами из всех мавзолеев, но воинские памятники освободителям континента от большевистской заразы стоят по его краям. В Таллине такой памятник изваян портретно не с бойца Эстонского корпуса Красной Армии, а с юного эстонского эсэсовца, но стиль тот же. И рьяность новой эстонской власти та же — при раскручивании идеи сноса этого памятника. «Кто хуже?» — с расстояния в шесть десятилетий это уже и впрямь «неизвестно».
Но это с расстояния в шесть десятилетий. А тогда — в ситуации конкретного выбора? Куда пристать несчастному Юське? К русским? К немцам? Это вам тоже «без разницы»? — там тоталитаризм и тут тоталитаризм.
Позвольте же сравнить.
Что ждет его у русских?
Известно, что. Обворуют. Последнюю шинель стащат. (Потом, впрочем, и с себя последнее стащат: поделятся из жалости.) Обзовут «жидовской мордой». (Потом, впрочем, с тою же мордой выпьют на брудершафт.) Откажутся впустить в старый дом в Пинске, куда Иосиф Коренблюм приедет в поисках следов своей исчезнувшей матери: пошлют через дверь к такой-то матери, объяснив, что ордер получили, когда тут уже никого не было; еще добавят: «Знаем эти ваши еврейские штучки! Ничего не получите!» (Впрочем, на крик отзовется другая русская соседка, которая успокоит Иосифа, объяснив, что эта — ненавидит и оскорбляет всех без разбора.)
А у немцев? Никаких оскорблений, никакой личной ненависти и, разумеется, никаких брудершафтов с низшими расами. Аккуратные списки на расстрел. Включая женщин и детей!? Да, женщин и детей в первую очередь, потому что везти их в Германию в качестве рабочей силы нет расчета.
Поскольку речь идет пока что о еврейско-немецком варианте межнациональных отношений, продолжу сюжет. Иосиф, счастливо избежавший встречи с немцами летом 1941 года, встречается с ними зимой 1943-го: барак для военнопленных выстраивают близ их школы, и воспитанники, несмотря на запрет замполита, начинают таскать военнопленным хлеб. Из жалости.
Один немец, взяв хлеб из рук Иосифа, произносит следующий монолог:
— Мальчик, ты еврей? Я — не убивал!! Никогда! Клянусь! У меня тоже есть дети.
Но самое жуткое даже не это, а то, что происходит потом. Мальчик, не ведающий генезиса своего идиша, недоумевает, как это он понял немецкую речь. И бежит за объяснением этой загадки. куда? Естественно, в школьную библиотеку. К Александре Ивановне, выдающей книги. К тете Шуре.
Та, выслушав вопрос, бледнеет?
— Откуда ты узнал, что я немка?..