Русские исторические женщины
Шрифт:
«Р. S. вчерашнего дня была я в питер гофе, где обедали со мной 4 ковалера, которые по 290 лет. А именно тихой Никитичь, король самояцкой, Иван Гаврилович Беклемишев, Иван Ржевской и для того вашей милости объявляю, чтоб вы не изволили приревновать».
В другом послании извещает, что получила письмо от маленьких своих царевен, «от детей наших, в котором писме аннушка приписала имя свое своей ручкой».
«При отпуске сего доносителя, – пишет она вновь, – ко известию вашей милости иного не имею, токма что здесь, за помощию
Р. S. против 27 числа сего месяца довольно слышно здесь было пушечной стрельбы. А где оная была у вас ли или где инде о том мы не известны; того для прошу с сим посланным куриером Кишкиным уведомит нас о сем, чтоб мы без сомнения были».
Это была, действительно, морская битва со шведами. Русские победили, и Петр радостно извещал жену «о николи у нас бывшей виктории на море над шведским флотом».
Екатерина, со своей стороны, радуется и поздравляет с победой.
«А что ваша милость изволили упомянуть в своем писме, чтоб мне здесь вашу милость ожидать, а ежели мне будет время, то ехать в санкт питербух, и я сердечно желаю счастливого вашего сюда прибытия. Но ведаю, что ваша милость дело свое на жену променят не изволите» – замечательная фраза в ее устах.
А далее, в конце письма, вновь шутит: «Прошу должной мой поклон отдать и поздравит от меня нынешней викторией господина князь баса (Ивана Головина); також извольте у него спросит: нынешние найденыши (т. е. отбитые им у шведов корабли) как он пожалуешь, детми или пасынками?
Всякая шутка супруги вызывала ответную остроту от царя, и иногда шутки эти заходили очень далеко.
Так, Екатерина раз шутливо намекала царю о каких-то «забавах», конечно, не дозволенных, с точки зрения супружества, и Петр отшучивался: «и того нет у нас, понеже мы люди старые и не таковские». Действительно «не таковские».
А в другой раз сам колет свой Катеринушку:
«Пишешь ты, якобы для лекарства, чтоб я не скоро к тебе приезжал, а делам знатно сыскала кого нибудь вытнее (лучше, здоровее) меня; пожалуй отпиши: из наших ли или из тарунчан? я больше чаю – из тарунчан, Что хочешь отомстить, что я пред двема леты занял. Так-то вы евины дочки делаете над стариками!»
Царь часто шутит над своей «старостью», потому что был на пятнадцать лет старее своей супруги, а равно подтрунивает и над ее мнимой неверностью.
«Хотя ты меня и не любишь, – пишет он из-за границы, где лечился, и извещая, что ему лучше, – однакож чаю, что тебе сия ведомость не противна, и рюмку выпьешь купно со своими столпами».
Замечательно, что во всех ста четырех письмах в Екатерине Петр только раз упоминает о царевиче
Чувствует Петр, что все более и более стареется и болеет чаще: заедает его недужье, бессилье да «чечюй». А Катеринушка от недужья и бессилья шлет ему, где бы он ни был, «крепиша» – водки, или «армитажу» – вина.
Но ему все тоскуется без жены, а вечно с ней быть невозможно.
Вот, он по делу в Ревеле, и не забывает своего «друга сердешнинького» – посылает ей из ревельского дворцового сада цветы да мяту, что сама Катеринушка садила, и приписывает: «Слава Богу, все весело здесь; только когда на загородный двор приедешь, а тебя нет, то очень скучно».
Со своей стороны, Екатерина, благодаря мужа за цветы и мяту, пишет из Петербурга:
«И у нас гулянья есть довольно: огород раскинулся изрядно и лучше прошлогоднего; дорога, что от полат, кленом и дубом едва не вся закрылась, и когда ни выду, часто сожалею, что не вместе с вами гуляю. Благодарствую, друг мой, за презент. Мне это не дорого, что сама садила: мне то приятно, что из твоих ручек… Посылаю к вашей милости здешнего огорода фруктов… дай Боже во здоровье кушать».
Уехал Петр лечиться в Спа на минеральные воды, и постоянно пишет своему другу о том, что скучает, что пьет за ее здоровье – «по чарке крепиша с племянником», т. е. водки.
«И мы, – отвечает ему Материна, – Ивашку Хмельницкого не оставим», т. е. выпьем хмельного за здоровье «старичка».
Чаще и чаще начинает она писать своему «старичку» о его любимом царевиче, но не о злосчастном Алексее Петровиче, а о маленьком Петре Петровиче, которого они называли «шишечкой».
В одном письме, когда Петр находился еще во Франции, Екатерина пишет, что если б он был при ней, «то б нового шишеньку зделала бы».
«Дай Бог, – отвечает на это «старичок», – чтоб пророчество твое сбылось!»
«Однакож я чаю, – пишет Екатерина пребывающему во Франции супругу, – что вашей милости не так скучно, как нам, ибо вы всегда можете Фомин понедельник там сыскать, а нам здесь трудно сыскивать, понеже изволите сами знать какие здесь люди упрямые».
«Хотя и есть, чаю, у вас новые портомои (прачки), – пишет она вновь, – однакож и старая не забывает»…
«Друг мой, ты, чаю, описалась опортомое, – отвечает Петр, – понеже у Шафирова то есть, а не у меня: сама знаешь, что я не таковской, да и стар»…
«Понеже, – далее шутит он, – во время пития вод домашней забавы доктора употреблять запрещают, того ради и матресу свой отпустили к вам»…
«А я больше мню – возражает ему Екатерина – что вы оную матресишку изволили отпустить за ее болезнью, в которой она и ныне пребывает, и для леченья изволила поехать в Гагу; и не желала б я, от чего Боже сохрани, чтоб и галан (любовник) той матресишки таков здоров приехал, какова она приехала».
Или еще в этом же роде, по поводу того, что Петр все называл себя стариком: