Русские люди
Шрифт:
Харитонов входит и бессильно прислоняется к притолоке. Входит Мария Николаевна с самоваром.
Харитонов (тихо). Маша! Послушай, Маша!
Мария Николаевна. Что тебе?
Харитонов. Я хочу тебе сказать…
Мария Николаевна. Что еще ты хочешь мне сказать?
Харитонов. Я хочу тебе сказать… Нет, не могу. (Уходит.)
Мария
Розенберг (искоса смотрит на нее, держа в руке удостоверение). У вас, оказывается, был сын в армии?
Мария Николаевна. Почему был? Он в армии и есть.
Розенберг. Нет, был. Или, как говорит ваш муж, к сожалению, был. Но теперь, как говорит опять-таки ваш муж, его, к счастью, нет. Но знаете, ваш муж рад, что его нет.
Мария Николаевна. Что вы говорите? Что вы говорите?
Розенберг. Не подумайте только, что это имеет какое-то прямое отношение ко мне. Я не был бы так жесток с матерью. Но ко мне случайно попало вот это. Поэтому я и говорю «был».
Мария Николаевна сжимает в руках удостоверение, тупо смотрит на него и так, не выпуская, садится за стол. Сидит молча, оглушенная.
(После паузы.) Я бы не рискнул вам сказать, но я подумал, что вы разделяете взгляды вашего мужа, а ваш муж сказал, что он рад этому, несмотря на свои родительские чувства.
Мария Николаевна молчит.
Да-да, он так и сказал. Доктор!
Входит Харитонов.
Доктор, вы ведь сказали, что вы рады, а?
Мария Николаевна поднимает голову, смотрит на Харитонова. Харитонов молчит.
Или вы мне сказали неправду? Вы не рады?
Харитонов молчит.
Мария Николаевна (молча кладет удостоверение и говорит механически). Сейчас я вам заварю чай.
Розенберг. Спасибо, прекрасно.
Мария Николаевна за спиной Розенберга и Харитонова подходит с чайником к одному шкафчику, потом к другому, аптечному. Порывшись там, возвращается к столу.
Мария Николаевна. Вот чай.
Розенберг. Прошу вас, налейте. Солдатам всегда приятно, когда женская рука наливает им чай или кофе. А, доктор?
Харитонов молчит.
Что вы молчите? Потеряли дар речи?
Мария Николаевна наливает Розенбергу чай.
Доктор,
Харитонов. Спасибо.
Розенберг. Мария Николаевна, налейте чаю вашему мужу.
Пауза. Мария Николаевна смотрит на Харитонова, потом тем же механическим движением молча наливает чай и ему.
Ну, доктор.
Харитонов. Я прошу простить, господин капитан, но мне дурно… я не могу…
Розенберг. Ну, как угодно, как угодно.
Мария Николаевна (спокойно). Вам больше ничего не нужно, господин капитан?
Розенберг. Нет, спасибо. Вернер, я иду к вам! (Взяв чашку, выходит.)
Харитонов сидит на диване, опустив голову на руки. Мария Николаевна стоит у стены. Молчание.
Харитонов. Маша!
Мария Николаевна. Что?
Харитонов. Маша, я не могу так.
Мария Николаевна. Оставь меня. Я не хочу тебя слушать.
Харитонов. Бросим все, уедем, убежим. Я боюсь их всех. Я ничего не хочу.
Мария Николаевна. Поздно. Я же тебе говорила. А теперь поздно. Ты даже не знаешь, как поздно.
Раздается грохот отодвинутого в соседней комнате стула. Дверь открывается. Вбегает Розенберг и останавливается.
Розенберг. Что вы там намешали?! Что вы там намешали, вы, вы! (Падает лицом вперед на пол.)
Мария Николаевна стоит неподвижно.
Харитонов (суетясь). Что с вами? Что с вами? (Подбегает к Розенбергу, пытается поднять его с полу.)
Мария Николаевна безучастно молча стоит у стены. Входит Вернер.
Вернер (четким шагом подходит к Розенбергу; нагнувшись, берет его за руку, слушает пульс). Кто это сделал?
Мария Николаевна. Мы. Мы его отравили — я и муж.
Харитонов (с колен). Нет, господин капитан, она говорит неправду… Это не мы. Это не я. Не я…
Мария Николаевна. Мы, мы. Встань. (Подходит к Харитонову, приподнимает его.) Встань, Саша, встань. (Быстро.) Это мы с ним. Мы вас ненавидим. Мы это сделали, мы оба — я и он…
Харитонов. Господин Вернер! Господин Вернер!