Русские на снегу: судьба человека на фоне исторической метели

Панов Дмитрий Пантелеевич

Итак, 1943-й год начался с наступления группы Манштейна, вдоль железной дороги из Жутово на Абгонерово по морозной степи. Не терял времени и Паулюс. В глубоких оврагах западнее Воропоново было собрано до 30 тысяч солдат и немало боевой техники для удара изнутри котла навстречу Манштейну. Конечно же, наша авиация засекла это сосредоточение, и штурмовые авиаполки начали долбить с воздуха. В начале января в воздух поднялись все три авиаполка штурмовиков, 74-й, 75-й и 76-ой, которые прикрывал наш полк. Предварительно Лобок и Слободянюк провели разведку сил противника. Ребята пробыли в воздухе примерно полтора часа, но данные доразведки были полными и они легли на карты командиров штурмовых эскадрилий и звеньев. Ровно через час в воздух поднялась вся наша армада. До цели 25 минут лета. Солнце сверкало радостно. Штурмовики тяжело ревели моторами на высоте в триста метров, а на сто метров выше скользили истребители. Еще на расстоянии 10 километров от цели мы сразу увидели дымки от костров, поднимавшиеся над оврагом — немцы грелись, пренебрегая маскировкой. Собственно выбор у них был невелик: замерзнуть или демаскироваться. Вообще, даже невзирая на странности Гитлера, было удивительно, что мощная германская индустрия не снабдила своих солдат теплой одеждой и обувью, в изобилии

поставляя им только разнообразные грелки и согреватели, наподобие шахтерской лампочки. Разве согреться такой фитюлькой на русском морозе? Сидит немец, нахохлившись, поставив между ног такую грелку, а голова, и плечи, да и сами ноги, успешно отмерзают. Словом, цель не нужно было искать. Да и упрятаться немцам было негде, вокруг Сталинграда лесов нет, ковыль да овраги, которые мы прекрасно изучили. Даже не маскируясь, открытым текстом по радио, командир 75-го штурмового авиационного полка Ляховский обозначил цель своим эскадрильям: первая атаковала левый овраг, вторая тот, который прямо перед ней, третья правый овраг. Все эскадрильи с первого захода точно уложили в овраг по четыре бомбы, осколочные двадцатипятикилограммовки, с каждого самолета. Потом мы стали в круг над целью и штурмовики, выбирая наибольшее скопление немцев, клали по ним реактивные снаряды. Потом все вместе: штурмовики и истребители, принялись месить немцев, метавшихся в оврагах, пушечно-пулеметным огнем. Немцы пытались лезть по заснеженным стенам оврагов, но крутизна была такой, что выбираться не удавалось. В самом конце нашей атаки на поле боя прилетели, на выручку к своим, четыре «МЕ-109-Ф». Мы только пуганули их, и они, увидев, сколько нас, сразу скрылись. Это была уже другая, веселая война, но, сколько нам пришлось выстрадать до этого веселья! И потому, честно говоря, немцев не было жалко даже по-человечески. Стоило уйти нашей группе, как на ее место сразу пришел 76-ой штурмовой авиационный полк, под прикрытием группы наших истребителей, которую привел майор Семенов. Как мы позже выяснили, нашим огнем мы убили и ранили до двадцати процентов немцев и вывели из строя почти половину их техники. Немцам, которые оказались в этой снежной мясорубке, было уже не до удара навстречу войскам Манштейна. Когда уходили, я оглянулся. Дно оврагов было густо усыпано лежащими немецкими солдатами. Не знаю, дошли ли немецкие похоронки из окружения в уютные немецкие городки?

Тем временем группу Манштейна остановила 2-я ударная армия под командованием будущего министра обороны СССР генерала Р. В. Малиновского. У покорителя Севастополя — Манштейна, просто уже не было сил пробиваться через снежную пустыню сквозь, казалось, бесконечную оборону наших войск — немцы надломились, дрогнули и покатились назад. Добрую половину успеха наших войск, разбивших сильнейшую группировку, состоящую из трех танковых и десяти моторизованных дивизий, я отношу на счет русского генерала «Мороза», хотя и вторая ударная армия была внушительной силой: имела более десяти стрелковых дивизий, немало танков, а также мощную поддержку нашей 8-ой воздушной армии. Но главное, что солдаты Малиновского были прекрасно одеты: полушубки, шапки-ушанки, ватные штаны и фуфайки, подшитые валенки. А в первые дни января 1943-го года вокруг Сталинграда был холод, подобного которому я за всю свою жизнь не припомню. В лицо наступавшим, легко одетым немцам дул сильный восточный ветер — температура воздуха до 36 градусов мороза. Надо отдать должное немецкой дисциплине и настойчивости германского солдата, который шел в атаку в подобных условиях. Как много доблести, товарищества, силы духа пропало понапрасну на той войне. Наши войска в теплой одежде, цепями занимали оборону в складках местности и делали то, что было тогда главным: даже не убить немца, а несколько часов подержать его на морозе, лежащего под ударами нашей авиации.

Мы делали по три-четыре вылета в день. Группы черных штурмовиков под прикрытием истребителей, как ангелы смерти, буквально вспарывали бомбами и ракетами снежную степь, в которой залегли солдаты Манштейна. Особенно запомнились мне вылеты в район Жутово, вдоль реки Аксай, куда ходили обычно 12 «Илов», под прикрытием восьми «Яков». Прекрасно сработалась пара командиров: свежеиспеченный командир 74-го штурмового авиаполка майор Прутков и уже командир нашей второй авиационной эскадрильи «гордость советской авиации» Тимофей Лобок. Транспорт противника и его солдаты были все, как на ладони, и наши ребята просто расстреливали их, снижаясь до пяти метров. Немцы, скованные морозом, почти не стреляли в ответ по нашим самолетам. Группа беспрепятственно делала до девяти заходов, пока оставался последний патрон в пулеметах.

Это побоище, на которое Гитлер выставил своих солдат в поволжских степях, можно сравнить только с побоищами, на которые выставлял наших солдат Сталин. И оба диктатора с ослиным упорством не разрешали своим войскам совершать элементарные маневры для своего спасения, если это было связано с отступлением.

С первых чисел января началась и другая, веселая для истребителей, работа. Все ресурсы окруженных войск подошли к концу и для снабжения огромной окруженной и отрезанной от своих тылов армии немцы должны были доставлять ежедневно в Сталинградский котел, как минимум, многие сотни тонн продовольствия, медикаментов, боеприпасов. Все попытки выбрасывать на парашютах огромные картонные сигары для своих окруженцев были не совсем удачными, парашюты нередко сносило ветром на позиции наших войск. Советские солдаты лакомились немецким шоколадом, ветчиной, колбасой, белыми сухарями, и дымили немецкими сигаретами. Кому везло, тому доставалась фляга с французским коньяком, а если не повезет, получишь «посылку» со снарядами к «Эрликону». Перевозили припасы в Сталинградский котел в основном, трехмоторные транспортные самолеты «Ю-52», бравшие до трех тонн груза. Они летели с запада, из района Ростова к Сталинграду, обычно без прикрытия истребителей. Здесь мы их и встречали, грохнув о землю более трехсот машин, да еще на земле сожгли примерно столько же. Немцы собирали транспортные самолеты со всей Европы и, заполнив лучшими продуктами питания, посылали их в поволжские степи под огонь наших «Яков». Немцы, немцами, а если смотреть на дело профессионально, как пилот, то, в общем-то, летчики этих транспортников совершали, спасая товарищей, героические подвиги. Днем и ночью, без всякого прикрытия, они летели в самоубийственные рейсы через бескрайнюю снежную пустыню. Мне пришлось участвовать в одном из налетов на сидевшие на аэродроме Гумрак транспортники.

30-го декабря 1942-го года,

стемнело рано, уже к часам пяти дня. С нашего аэродрома поднялось четыре «ЯК-1», летчики которых, как и требовалось, имели большой опыт полетов днем и ночью и могли совершить посадку после боевого вылета на своем аэродроме в темноте, без подсвечивания, ориентируясь лишь на фонари «летучая мышь» или огни костров. Очень хорошо бывало, когда заснеженное поле аэродрома посыпалось золой, это помогало верно определить расстояние до взлетно-посадочной полосы при посадке. Нашей четверке: М. И. Семенову, Д. П. Панову, Т. Г. Лобку и Р. Слободянюку — маленькому и худому «Иерусалимскому казаку», которому, впрочем, казачьей отваги действительно было не занимать, предстояло сопровождать шесть штурмовиков, которые, поднявшись с аэродрома Столярове, появились над аэродромом в Верхней Ахтубе. Штурмовиков вел отчаянная голова Леня Беда. Мы стали над ними в следующем построении: Семенов и Лобок в сковывающей группе метрах в трехстах сзади на высоте двести метров, а мы с «Иерусалимским казаком» заняли места: я слева, а Роман справа, осуществляя непосредственное прикрытие. Проскочив Сталинград с юга через Бекетовку, мы пересекли линию фронта севернее Абгонерово, и устремились по направлению к Гумраку. При подлете к аэродрому перед нами выросла стена зенитного пулеметно-пушечного огня, расцвеченного трассирующими зарядами. Шутница-луна помогала нам, хорошо освещая все летное поле. На аэродроме крыло к крылу стояли до 25 самолетов, из них восемь транспортников «Ю-52». Немцам явно перестало везти. Самолеты до боли четко вырисовывались на сверкающем снегу. Атакуя такую цель, истребитель получает, кроме всего прочего, эстетическое наслаждение.

Бой начинался интересно. Как раз к моменту нашего появления с аэродрома взлетал большой четырехмоторный немецкий самолет «Дорнье-215», который я видел за войну второй раз, со времени, когда такой же самолет пытался в тумане разбомбить здание Верховного Совета Украины, болтаясь над Киевом. Видимо, немцы бросали под Сталинград все, что могли. «Дорнье-215» был из немногочисленного семейства немецких дальних стратегических бомбардировщиков, используемых для бомбежек Лондона и был хорошо прикрыт пушками и пулеметами. Он брал на свой борт до десяти тонн груза. В момент нашего подлета этот воздушный Голиаф, чем-то напомнивший мне огромного кубанского осетра, солидно ревя моторами и, видимо, решив уйти из под удара, уже поднялся метров на тридцать, оставалось сделать разворот на запад. Здесь его и атаковали Семенов и Лобок. Трассы пуль и снарядов были хорошо видны в сгущающихся сумерках. Также было хорошо видно, как очереди пушки «Швак» с самолета Лобка, подошедшего к бомбардировщику метров на четыреста, попадали по крыльям и фюзеляжу «Дорнье», который гудел себе, как шмель, набрав высоту и, вроде бы, даже не обращая внимания на атаки наших истребителей, как сом на укусы щуки. Лишь после того, как Семенов и Лобок сделали по два-три захода на атаку, с борта «Дорнье» полетел рой пуль и снарядов в их сторону. Воздушная оборона немцев была прекрасно организована: имелись четыре турельных установки, разместившиеся сверху, впереди, сверху — назад и снизу — назад. На этих турелях нередко устанавливали «Эрликоны». Подходить близко к такому самолету было смертельно опасно. Здесь трудно бывало разобраться, если продолжать сравнение с рыбой, попавшей на крючок, то ли рыбак вытащит добычу, то ли она утащит его самого.

В первый день войны, над Киевом, летчик нашего 43-го полка Кучеров, еще не имея опыта, подошел к точно такому самолету во время атаки на своем «И-16», вооруженном пулеметами, метров на сто пятьдесят. Стрелки с «Дорнье», ответным огнем буквально расстреляли его. Мы с Романом кинулись помогать нашим ребятам, чтобы рассеять внимание стрелков, ведущих огонь с турелей. Мы кусали гиганта со всех сторон, рассеивая внимание стрелков, не давая им прицелиться, и нанося повреждения самолету. В результате наших атак бомбардировщик, уже после первого разворота на малом круге, резко повернулся на 160 градусов и стал производить посадку на окраине аэродрома Гумрак.

После приземления «Дорнье» укатился километра на полтора за пределы взлетно-посадочной полосы, где и остался стоять с большим креном влево. Итак, наши отважные маленькие «Яки» повергли немецкого Голиафа, который позже попал в руки нашим в качестве трофея. Тем временем наши штурмовики накрыли Гумрак ракетами и зажгли два «Ю-52». Вся наша группа благополучно вернулась на свой аэродром, удачно совершив уже почти ночную посадку. Мы с Лобком ковыряли пальцем пулевые пробоины в фюзеляже и на плоскостях своих самолетов. Досталось и штурмовикам.

Но не все же воевать. Должен же я был заняться и политической работой. Первое января 1943-го года нашему полку было приказано выделить два «ЯК-1», чтобы разбросать наши агитационно-пропагандистские листовки над позициями окруженных в Сталинграде немцев. Это, очевидно бесполезное дело, вызвало целый каскад шуток и подколок. Уж если мы полтора месяца без конца бьем немцев из всех видов оружия, и они не сдаются, то уж, наверное, листовки склонят их к этому. И, тем не менее, мы с Тимофеем Лобком взлетели парой и, пройдя над Сталинградом с севера на юг, брали пачки листовок, в каждой до 500 штук, уложенных у ног летчика, и выбрасывали их за борт самолета, учитывая силу и направление ветра. Немцы по нам не стреляли: берегли патроны, а на наши листовки, призывавшие солдат и офицеров противника прекратить бессмысленное кровопролитие и сдаться в плен, после чего наше командование сохранит им жизнь, предоставит право ношение формы и холодного оружия, просто не реагировали. Во всяком случае, они отнюдь не повалили к нам сдаваться колоннами, как предсказывали, шутя, летчики после нашего приземления. Дело в том, что их сопротивление как раз, отнюдь не было бессмысленным, они держали вокруг себя, сковывая, огромные силы. Окажись они свободными, мы бы уже вышли к Азовскому морю и отсекли кубанскую и кавказскую группировки германской армии.

Веди себя так наши окруженные войска в 1941 и начале 1942-го годов, дело могло бы повернуться совсем иначе. Но, конечно, нужно учесть, что в 1941-ом в плен попадали наши еще не обстрелянные войска, а под Сталинградом мы поймали в ловушку бывалых фронтовиков. Так что большевистский опыт разбрасывания прокламаций, имел успех в одном только случае: к летчику Камбалову, который занимался этим политически важным делом, незаметно подстроился сзади «Мессер» и, думаю, сбил бы Камбалова, не швырни тот в это время пачку листовок, которые как новогодние конфетти, окутали «Мессершмитт». Перепуганный немец — пилот сделал стремительную свечу и скрылся в неизвестном направлении. Через несколько дней Камбалов погиб, не вернувшись с фотографирования немецких позиций в Сталинграде.