Русские на снегу: судьба человека на фоне исторической метели
Шрифт:
Как нам потом стало известно, этим ребятам так и не пришлось повоевать. Все те же румыны расстреляли их без лишних формальностей. Трудно сказать, кто был виноват в случившемся. В условиях, когда погода переменчива, видимость плохая, а аэродромы воюющих сторон находятся близко друг от друга, такие случаи неизбежны. Вряд ли хотел и пилот «ПЕ-2», да и штурман-навигатор погубить своих товарищей.
Эта история имела последствия. Уже в июле, при прорыве Миус-фронта, мы обнаружили, что в боевое построение наших самолетов вклиниваются «ЯКи», которые атакуют и пытаются сбивать своих же. Мы сразу смекнули, что противник пустил в дело те две захваченные машины, оборудовав их своими пушками «Эрликон». Один такой самолет наши ребята сбили и, обнаружив в кабине летчика-румына, расстреляли его без лишнего шума. А второй самолет так и торчал занозой в памяти наших пилотов, пока мы не справились и с ним, не без труда и огрехов. Наш полк уже базировался ближе к Миус-фронту в районе
Все бы ничего, да разве сделаешь упреждение на наше разгильдяйство. Самолет нашего пилота Гриши Бескровного накануне оказался в полевой авиаремонтной мастерской с какой-то неисправностью. Никто не обратил внимания на это дело, и при взлете на боевое задание, «кок» — колпак на втулке воздушного винта, для лучшей обтекаемости встречного потока воздуха в полете, на самолете Гриши Бескровного так и остался красным. Уже при заходе на цель командир эскадрильи Яша Сорокин, вдруг, не без удивления, заметил среди самолетов своей эскадрильи щеголявших белыми коками, краснококий «ЯК». По команде Яши восемь наших истребителей открыли огонь по самолету Бескровного, который совершенно обалдел, не понимая, что происходит, и принялся истошно орать по радио: «Что вы делаете, дураки!!! Зачем вы за мной гоняетесь?!» Кроме этих слов Бескровный так забористо матерился, что Яша Сорокин сразу смекнул — немцу или румыну такое не по силам. Именно это и спасло Бескровного, который, кроме того, громко называл свою фамилию. Ребята поумерили пыл, а здесь еще появились «Мессера», окончательно спасшие Бескровного — нашим стало не до него. Когда эскадрилья приземлилась, то у Бескровного в самом деле в лице не было ни кровинки. Не особенно бодрый вид имел и Сорокин. Оба были бледные и заметно тряслись. Мы осмотрели самолет Бескровного и обнаружили немало пробоин.
Нет, все эти интриги, когда нужно разбираться, где свой, а где чужой, или, скажем, управление Чернобыльской атомной электростанцией, с трудом даются нашим людям, ребятам неплохим, но, наверное, надолго пораженным зловредным вирусом разгильдяйства. А вскоре к одной из наших эскадрилий пытался пристроиться настоящий «герой» этого романа, и пилот третьей эскадрильи, старший лейтенант Миша Мазан, не промазал по нему из пушки. Летчик сбитого настоящего «краснококого» опустился на парашюте и снова оказался румыном. Его встретили приветливо и отвели к ближайшему оврагу, откуда скоро застучали выстрелы пистолетов «ТТ». Не хочется об этом писать, но я постановил писать только правду.
Итак, в начале июня в воздухе все заметнее пахло грозой. Фронты застыли в напряжении. Под Курском наши ждали немецкого удара, а на Миус-фронте предстояло наступать нам. Цель — освобождение юга России и Донбасса. Понятно, что так просто немцы эти земли не отдадут: и Миус-фронт, колоссальный природный ров и вал на нашем пути, должен для многих стать чертой между жизнью и смертью. Сколько великих сражений остались практически незамеченными в нашей истории, в то время, как поляки поют о маках под Монте-Кассино, где, выбивая одну эсэсовскую дивизию, погибло несколько тысяч их солдат. Такова уж, видимо, судьба нашего солдата: погибать, не надеясь на посмертную славу.
Тем временем Ростовский областной комитет ВКП(б) взял шефство над нашей, шестой гвардейской истребительно-авиационной дивизией, получившей название: «Шестая гвардейская Донская истребительно-авиационная дивизия». Именно в этом статусе, в мае 1943 года мы покинули Ростов и обосновались на аэродроме, неподалеку от Новошахтинска. Отсюда наш полк вел активную разведку и прикрывал штурмовиков, наносящих удары по скоплениям противника. Вскоре нас перебросили на полевой аэродром, возле станицы Барилокрепинская — всего в 25-ти километрах от линии фронта, и нам стало ясно, что скоро в пекло.
Главное направление удара наших войск приходилось на высоту Саур-Могила в районе села Большая Дмитровка. Здесь нам предстояло прорвать оборону немцев и двинуться на Донбасс. Жарким днем конца июня, как-будто отмечая вторую годовщину начала войны, возле Саур-Могилы на крутых склонах к Миусу, превращенных немцами в несколько линий обороны, заиграл наш окрепший артиллерийский оркестр. Сорок минут тысячи стволов артиллерии разных калибров били по покатым немецким позициям, выпустив сорок эшелонов боеприпасов. Только смолкла артиллерия, как над дымящимися и клубящимися склонами Миус-фронта, на ширине около пятнадцати километров по фронту, загудела армада бомбардировщиков, вываливших свой бомбовой груз. Две или три дивизии пикировщиков «ПЕ-2» бросали бомбы в шахматном порядке. Как только дым немного рассеялся, в дело вошли штурмовики в сопровождении истребителей. Штурмовиков вел в бой командир полка подполковник Ляховский, а наш полк прикрывал их под командованием Ивана Павловича Залесского. В тот день в
Кстати, мне очень жаль, что в самом конце войны испортились мои отношения с Тимофеем Лобком, который почему-то считал, что мы с Залесским, а позже Смоляковым, не хотим представить его к званию Героя Советского Союза. На самом деле, мы представляли его несколько раз, но наградной лист всякий раз возвращался обратно с отказом или, вместо Героя, награждали орденом. Мы не говорили ему об этом, чтобы не расстраивать. Уж не знаю, то ли Тимофей был невезучий, то ли были на него где-то, а, возможно, на его деда в пятом колене, какие-то «компрометирующие» материалы. А, может быть, мешало стремление к шутке и розыгрышу. Как-то, на вопрос начальника политотдела дивизии Алексея Дороненкова: какую он прочитал последнюю книгу для повышения своего культурного уровня, Тимофей в присутствии всего полка встал и выпучив глаза, заявил: «Батька Махно, вторая серия». Полк улегся от хохота. Дороненков побагровел от гнева, а очередное представление на героя прекрасного смелого пилота Тимофея Лобка вернулось обратно с негативной резолюцией — «отказать из-за несерьезности». Дороненков запомнил «шутильника» и «хохмача».
А в тот день Лобок вместе со всеми пикировал на немецкую оборону, помогая штурмовикам подавить доты и дзоты, артиллерийские батареи, разбить склады боеприпасов, сжечь побольше грузовиков, танков и бронетранспортеров, перебить побольше немцев, чтобы облегчить задачу пехоте. Наконец, «Горбатые» и наши «ЯКи» стали уходить с поля боя. Именно тогда и появились «МЕ-109-Ф». Воздушный бой длился минут пятнадцать. Наши лейтенанты В. А. Ананьев и А. Н. Орлов сбили по одному «Мессершмитту». Можно себе представить, как бы молотили немцев наши ребята, имей хотя бы равную с ними технику, если они сбивали «Мессеров» на «ЯК-1», уступавшим им по всем показателям. Мы потеряли одного «Горбатого», в котором был заместитель командира 75-го гвардейского штурмового полка по политической части, мой коллега, майор Гонта, небольшого роста, симпатичный, культурный, подвижный человек, сам не летчик, но занявший во время решительного боя заднюю кабину стрелка-радиста. Самолет сбила зенитка, и он сгорел, ударившись о землю. Экипаж погиб. Так что были и среди нелетающих политработников боевые ребята, не щадившие живота своего.
Пока мы обрабатывали немецкие позиции, противник грозно молчал, но стоило подняться в наступление нашей пехоте, как немцы выбрались из отрытых ими «лисьих нор» и прильнули к пулеметам. Наша пехота углубилась на несколько десятков метров во вражеские позиции и сразу залегла под, пусть и редким, но очень интенсивным, огнем. Наземные командиры запросили авиационную поддержку. На этот раз девятку «Горбатых» повел старший лейтенант, Герой Советского Союза Леня Беда. Штурмовиков прикрывала вторая эскадрилья нашего полка под командованием Тимофея Лобка, в составе которой полетел и я — мы с командиром вылетали на боевые задания поочередно. В нашей группе летели: лейтенант Р. Рябов, лейтенант Г. Г. Котляр, которого мы звали «тотальным» бойцом, из за того, что он трижды падал на землю в горящем самолете — имел более десятка переломов костей и всегда оставался жив — живет и до сих пор в Харькове, старший лейтенант Михаил Николаевич Гамшеев, лейтенант И. В. Николаев, лейтенант Григорий Тавадзе, спокойный грузин, лейтенант Николай Григорьевич Минин, лейтенант B. C. Ковтун.
На поле боя мы оказались к семи часам вечера. Денек выдался пасмурный: облачность десять баллов при потолке 1200 метров. На земле бушевал грандиозный бой: весь Миус-фронт вспыхивал разрывами мин и снарядов. Дым поднимался до самой кромки облаков. Тесно было и в воздухе, штурмующие эскадрильи сменяли одна другую, а на высоте тысячи метров висели истребители прикрытия из сковывающих групп. Эту роль выполняли летчики прославленного гвардейского истребительно-авиационного полка Левы Шестакова, бросавшиеся на появляющихся «Мессеров» как бешеные, не щадя своей жизни. Они пилотировали отличные американские самолеты «Аэрокобра», не уступавшие по своим боевым характеристикам «Мессерам». Американская машина была хороша тем, что ее двигатель находился сзади летчика, вращая винт при помощи длинной трансмиссии, проходившей под ногами пилота. В случае попадания в бензобак, пламя ударяло не в лицо пилоту, а оставалось сзади, предоставляя больше шансов на спасение. Да и катапульта в американских самолетах выбрасывала не вверх, а в сторону, что значительно уменьшало количество травм позвоночника при катапультировании.