Русские поэты 20 века. Люди и судьбы
Шрифт:
В конце «оттепели» стихи Мандельштама вновь широко пришли к своему читателю – в рукописных копиях и в «самиздате». Поэзия его, предназначенная «далекому неизвестному адресату, в существовании которого поэт не может не сомневаться, не усомнившись в себе», – дошла до цели. (19)
В статье «Выпад» (1923 год), размышляя о своем будущем читателе, поэт обрушился на современную ему «полуобразованную интеллигентскую массу, зараженную снобизмом, потерявшую коренное чувство языка, в сущности уже безъязычную…». (20)
Как это близко ситуации наших дней!
Первое после 1928 года и лучшее из советских изданий мандельштамовских стихов составил и подготовил (по
Книга вышла в 1973 году – в серии «Большая библиотека поэта» (Стихотворения. – Л., 1973. – 334 с. – 15.000 экз.). Стихи в ней не просто идеально подобраны, но и гармонируют друг с другом, придавая невероятный резонанс книге в целом – как шедевру составительской работы. Понятно, что, по цензурным соображениям, сборник не мог быть ни полным (вошла примерно треть стихов поэта), ни объективно прокомментированным. К тому же сам Н.Харджиев, страстный поклонник В.Хлебникова, считал Мандельштама поэтом «гениальным, но не великим» – в силу «камерной узости диапазона его поэзии»… Думается, что это справедливо и в отношении Цветаевой. В отличие от Пастернака и Ахматовой…
Сборник же Мандельштама затем дважды допечатывался в 1970-е годы, в основном, для магазинов «Березка», где его охотно раскупали за валюту.
И все-таки упования Осипа Мандельштама на «массы, сохранившие здоровое филологическое чутье», на слои, где «растет и развивается морфология слова», – блестяще оправдались в 1960-1970-е годы.
Если эти «здоровые слои читателей» в 1920-1930-е годы еще не вошли в соприкосновение с индивидуалистической поэзией ХХ века, то на склоне столетия внезапно появился и стремительно вырос «великий читатель» этой поэзии – и стихи Осипа Мандельштама восстали из почти полного забвения. И довольно велика роль в этом Великой Вдовы – Надежды Мандельштам, сумнвшей не просто чудом пережить годы невероятных потрясений и гонений, но и сохранить архив поэта с его стихами.
Очевидно, что это случай Феникса, сгоревшего, но возродившегося из кучки пепла.
Глава 4. Марина Цветаева
Стихи растут, как звезды и как розы,
Как красота – ненужная в семье.
А на венцы и на апофеозы –
Один ответ: «Откуда мне сие?»
Мы спим – и вот, сквозь каменные плиты,
Небесный гость в четыре лепестка.
О мир, пойми! Певцом – во сне – открыты
Закон звезды и формула цветка.
Марина Цветаева
1918
Марина Ивановна Цветаева родилась 26 сентября (8 октября) 1892 года (в день памяти Иоанна Богослова) – в Москве, в семье профессора Московского университета.
Это – второй брак Ивана Владимировича Цветаева, разночинца и искусствоведа, основателя Музея изящных искусств (от первой жены у него остались двое детей – внук и внучка известного историка Д.Иловайского).
Мать – Мария Мейн, из обрусевшей знатной польско-немецкой семьи, блестящая пианистка, ученица А.Рубинштейна. В 1902 году она заболела чахоткой, и для ее лечения семья уехала за границу. Марина и младшая дочь Ася учились там в частных пансионатах Италии, Швейцарии и Германии, обреченные на одиночество и полусиротство: девочки съезжались с родителями лишь в каникулы.
Летом 1906 года М.Мейн, вернувшись в Россию, скончалась в Тарусе (ныне Калужская
После возвращения семьи на родину Марина живет в интернате при Московской частной гимназии. Погружена в беспорядочное чтение и страдания за всех книжных героев: Мария Башкирцева, сын Наполеона («Орленок»), княжна Джаваха… Девушка диковата и дерзка, застенчива и конфликтна. Отец для нее – скорее дедушка. За пять лет сменила три гимназии. Сочиняет стихи, ведет дневник. (1)
Свободно владеет французским и немецким языками. В 16 лет прослушала летний курс старофранцузской литературы в Сорбонне (Париж). Еще в 1906 году перевела с французского драму Э.Ростана «Орленок» (200 страниц). Испытывает непреодолимое стремление в мир литературы. Друг семьи поэт Эллис (Л.Кобылинский) знакомит ее с московскими символистами (издательство «Мусагет», В.Брюсов, А.Белый…).
В 1910 году она оставляет гимназию (после седьмого класса, не доучившись до аттестата) и на собственные деньги издает первый сборник своих стихов (дневниковой направленности, с россыпью детских впечатлений и посвящением художнице М.Башкирцевой) – «Вечерний альбом» (М., 1910. – 224 с. – 500 экз.). Отклики на книгу (В.Брюсов, М.Волошин, Н.Гумилев) скорее сочувственны. Жизненная энергия автора бурлит в этом ультраромантическом сборнике:
…Всего хочу: с душой цыгана
Идти под песни на разбой,
За всех страдать под звук органа
И амазонкой мчаться в бой.
Гадать по звездам в черной башне,
Вести детей вперед, сквозь тень…
Чтоб был легендой – день вчерашний,
Чтоб был безумным – каждый день!..
Молитва
1909
Необходимо добавить, что стихи она слагала с шести лет, причем – на трех языках: русском, французском и немецком.
Ее поэзия, как верно отмечает Д.Таубман, выросла из двух наиболее традиционных для образованных женщин XIX века жанров: интимного дневника и частного письма. Именно Цветаева ввела обе эти формы в поэзию и канонизировала их. (2) Причем ее путь – это не превращение дневника в стихи, а трансформация стихов в дневник…
Расцвет отечественного психологического романа XIX века, «задавившего» русскую поэзию, остался далеко позади. Но стихи Цветаева создает часто как опытный романист, регулярно работая за письменным столом и не дожидаясь вдохновения. И печатает она пока все подряд.
Ее стихи напоминают устный разговор с собеседником. Такая интимная беседа – чисто женский жанр, хотя обозначение «поэтесса» в собственный адрес Цветаева воспринимала как оскорбление. Феминизм ей глубоко чужд: она хотела для себя полной творческой свободы и личной независимости.
Дочь Ариадна замечательно обрисовала алгоритм литературного творчества своей матери, выработанный ею на протяжении всей жизни и ставший своеобразным ритуалом:
«Как она писала?
Отметя все дела, все неотложности, с раннего утра, на свежую голову, на пустой и поджарый живот. Налив себе кружечку кипящего черного кофе, ставила ее на письменный стол, к которому каждый день своей жизни шла, как рабочий к станку – с тем же чувством ответственности, неизбежности, невозможности иначе.