Русские снега
Шрифт:
— Почему же… я знаю.
Маленький принц засмеялся. Он вообще был смешлив.
— Не обижайся, — сказал он. — Вы мыслите в категориях забавной Вселенной. У вас даже так называемые учёные верят в то, что Земля — это лишь одна из планет солнечной системы, что она вращается вокруг солнца, и так далее.
— А по-твоему как?
— Земля — центр Вселенной… У нашей Земли твёрдое небо. Мы все в центре мира, и Земля тоже.
— Коперник был не прав, а Птолемей прав?
— Птолемей ближе к истинному, нежели Коперник. Суть в том, что над Землёй — сферы с закреплёнными на них звёздами. Движение сфер постигнуть вам не дано. Ваша цивилизация
— Глупости, — в свою очередь снисходительно сказал Ваня.
— Про сферы, про твёрдое небо… — Почему же, — возразил маленький принц весело. — Я могу представить доказательство.
— Какое?
— Отколю от неба кусок… подарю тебе.
— Договорились. Только не забудь.
Однако же боль в ноге временами нарастала, повергая царевича в озноб. Но слишком велико было любопытство к пришельцу, и он продолжал завязавшийся разговор.
— Снегопад — это ваш и художества? Почему же вы не хотите помочь нам? Ведь вы почти боги.
— Дело богов — не заботиться о людях, а карать их — так говорил в древности ваш историк Тацит. А что до меня, то… как это славно сказано в одной из ваших сказок: я не волшебник, я только учусь. Для наших старших я — опытный экземпляр. Понимаешь? Старшие хотят преодолеть стену между нами, проводят научные изыскания, экспериментальные работы.
— Какую стену?
— Не напрягайся, всё равно не поймёшь. Они очень давно отстранились от вас и многое утратили. Например, не умеют смеяться — это их удручает. Теперь хотят обрести вновь, поэтому появился я.
Царевич неловко пошевелился и тотчас застонал.
— Что с тобой? — насторожился маленький принц.
— Не знаю, — сказал царевич, морщась от боли. — Должно быть, ногу сломал.
— Видишь, как я глуп! Не смог сразу понять… Ведь на твоём лице страдание, а я… Не говори никому, что я так глуп.
Царевичу видно было, и он даже почувствовал, как бледная и худая рука этого странного существа — человек ли он? — скользнула над болевым местом ноги.
— Да… перелом, — сокрушённо сказал маленький принц.
Секунду или две он размышлял, потом решил:
— Пойдём со мной.
— Куда? Я же не смогу встать.
— Нет проблем! — отвечал маленький принц столь весело, что ясно было: ему нравится говорить в такой манере.
Все это словечки, вроде «нет проблем», «не напрягайся» и прочие, он слышал ранее… может быть даже от него, от царевича.
5.
Прозрачный шар накатился на царевича и заключил его в себя. Тотчас поднялся, выламываясь из снега, в глаза ударил солнечный свет, открылся простор. Лыжи, воткнутые в снег, проплыли мимо. В отдалении маячил крест пилятицкой колокольни… а в другой стороне — вон он, горшок над родным домом! А больше никаких мет до самого горизонта.
Маленький принц улыбался своими дивными глазами, располагаясь каким-то образом совсем рядом. И не было вокруг, на оболочке прозрачного шара, ничего, что говорило бы о том, что они находятся в летательном аппарате, только ощущение удобства, домашней теплоты и движения.
Полёт длился очень недолго, да и не полёт это был вовсе, а этакое странное скольжение по поверхности снежной равнины. И вдруг зависли над круглой ямой, как над кратером вулкана.
— Бессмысленно чему-нибудь удивляться, — непроизвольно проговорил царевич для себя.
Они опустились рядом, и из всего
— Положь туда, где взял.
ГЛАВА СЕМНАДЦАТАЯ
1.
Он очнулся и смог осознать себя с прежним намерением: пробиться вниз по дереву, сквозь толщу снега. И это было уже второе русло его жизни, как бы параллельное тому, что с ним происходило только что.
На мгновение будто комариный звон заполнил уши — по-видимому, это был краткий миг полёта, а уже в следующее мгновение…
В следующее мгновение он плакал, сидя на зеленом мху под елью, утирая слёзы тонкими ручками… На нём было замусоленное платьице из домотканины, подпоясанное верёвочкой; из-под платьица выглядывали голые ножки в лыковых лапоточках; на голове повязан платочек, концы которого стянуты под подбородком. Ваня отнюдь не удивился тому, что в одно мгновение превратился в девочку. Им, обретшим новую оболочку, владели уже иные чувства — страх и отчаяние совсем по другой причине: вокруг был лес, и он (девочка) не знал… не знала, куда идти. Она заблудилась, и это случилось примерно полчаса тому назад. Теперь же она (он, Ваня!) совершенно измученная, сидела и плакала…
Рядом стояло берестяное лукошко, почти полное черники; поверх ягод лежали два белых гриба. Как она обрадовалась, когда нашла их! Именно они стали виновниками, почему она заблудилась. И теперь радость заглушалась страхом, потому и эти неутешные слёзы. Да и как было не плакать: ведь ей никогда не выбраться из этого страшного леса, в котором волки живут: нынешней весной они съели овцу о тётки Огафьи, а совсем недавно «Медведь задрал корову Миколаевых» — значит, и медведи тут бродят. Лесные звери съедят и её, девочку Фроську; она никогда теперь не увидит ни своей деревни Лучкино, ни родного дома, ни отца с матерью… Вспомнив о матери, Фроська заплакала ещё пуще. Ах, ей уж не дразнить братца Авдошку («Овдошка-Овдошка, голова с лукошко, нос — как картошка, глаза — как две плошки…»), не полоть грядок (эта ненавистная работа казалась теперь такой желанной!), и кукла, привезённая с ярмарки из Калязина, достанется, небось, рыжей болтушке Фенечке…
Слёзы совершенно обессилили её, поэтому и перестала плакать. А перестав, увидела вдруг неподалёку сидящие друг подле друга два белых гриба — шляпки румяные, словно пышки, только что из печи. Но Фроська даже не обрадовалась этим белым: на что ей теперь грибы, ведь она уже не вернётся домой! Но хотелось есть, а грибы так походили на пышки… Она встала, подошла, потрогала один из них — шляпка холодна, сыра. Фроська оглянулась — вокруг был тёплый летний лес? То ли парок, то ли туманец стоял меж шатрами елей, меж загорелыми стволами сосен и тонкими осинками с реденькой листвой… рядом оказался куст можжевельника с ещё неспелыми, зелеными ягодками: что-то знакомое было в это кусте. Подошла поближе — по зеленому мху тут и там кустился черничник, никем не тронутый, усыпанный ягодами. Она сощипнула несколько ягодок, положила в рот, озабоченно оглядываясь. И с каждой секундой светлело её лицо: не веря себе, уже узнавала эту полянку — с одной стороны шатровые ели, с другой под соснами — камень большой, выше её роста, похожий на стог сена. За камнем далее — низинка с папоротничками.