Русские судебные ораторы в известных уголовных процессах XIX века
Шрифт:
Товарищ Б. Мельницкого по Техническому училищу Милюков, хорошо знавший также и Дорвойдта, на сестре жены которого он был женат, и Елену Блезе, сестру своей жены, показал, что Борис при нем предлагал Дорвойдту деньги на открытие торговли, но Дорвойдт тогда отказался; затем, впоследствии, когда торговля пошла плохо, у Дорвойдта было искреннее намерение ликвидировать дело. Семья Ф. И. Мельницкого была построена на патриархальных началах. Отец был главой семьи и требовал себе беспрекословного повиновения, и действительно, в семье все руководствовались приказаниями Ф. Мельницкого, так что участие Бориса в преступлении следует объяснить не столько его любовью к отцу, сколько властью последнего. Борис Мельницкий в день преступления сообщил ему о пропаже денег у отца, причем был очень взволнован. Свидетель перебрал у Бориса Мельницкого в разное время 2 тысячи 900 рублей, из которых 600 рублей получены еще до 3 ноября 1881 года.
Кухарка
Из прочитанного показания г-жи Гебель видно, что она до преступления жила у Ф.Мельницкого; перед 3 ноября 1881 года Борис несколько раз по ночам совещался с отцом. По словам Б. Мельницкого, эти совещания касались брата его Михаила, который, служа вольноопределяющимся, начал пошаливать, почему отец и просил его повлиять на брата.
Показание торговца Хачанова, у которого Дорвойдт служил бухгалтером, было полно нападок на Дорвойдта, который, по словам. Хачанова, злоупотреблял его доверием и, служа у него, ставил от себя керосин на Рязанскую дорогу, делая это как бы от фирмы Хачанова. Это показание Дорвойдт назвал ложью от начала до конца.
Портниха Богатырева показала, что отворяла дверь 3 ноября 1881 года Борису Мельницкому; она заметила, что лицо у него было бледное-бледное, а уши красные-красные.
Показание Черепкова, между прочим, опровергало слова Хачанова, будто Дорвойдт злоупотреблял его доверием; напротив, за Хачановым еще осталось жалованье Дорвойдта, которое и было арестовано в пользу Воспитательного дома. Во время службы у Хачанова Дорвойдт часто нуждался в деньгах и брал у него взаймы по 10 и 20 рублей. Открыв свой магазин, Дорвойдт взял его, Черепкова, к себе на службу и взял также бухгалтера, которого звали Борисом Федоровичем, но фамилию которого скрывали. Дорвойдт относился к нему не как к бухгалтеру, а как к компаньону. С появлением Бориса Федоровича положение заметно переменилось: у Дорвойдта появились, вместо никелевых, золотые часы, кунья шуба, дорогой перстень, соболья шапка и проч. Товара в магазине было тысяч на восемь, а оборот достиг в течение трех месяцев 15 тысяч рублей. Дело между тем шло не хозяйственно: оказалась, например, негодною для развозки керосина одна лошадь,— Дорвойдт тотчас же купил другую, а ту обратил в разъездную, нанял кучера, завел сани. Если бывали гости, как, например, Милюков, то покупались вина ценою в два-три рубля бутылка. Вскоре Черепков услыхал от подрядчика Левенсона, что тот видел у Дорвойдта 10 тысяч рублей. Все это казалось Черепкову очень странным и дало ему повод подозревать, что тут «что-то неспроста». Спросил он было нянюшку бухгалтера, Аграфену, как фамилия Бориса Федоровича, но та отозвалась незнанием и сказала только, что отец бухгалтера потерял какие-то деньги и живет в имении. Вдруг как-то принесли в магазин записку на имя Михаила Мельницкого, которого у них не было; это осветило для Черепкова многое, и он тут же решил, что у Дорвойдта те деньги Мельницкого. Тут же он узнал, что за отыскание денег дают 10 процентов, и стал уж наблюдать. Через некоторое время, когда из магазина пропала шкатулка с деньгами, Дорвойдт сказал: «Всего не украдут, у меня бездонная касса». О пропаже шкатулки Дорвойдт заявил сыскной полиции, а явившийся по этому поводу агент Соколов вошел с ним и с другим служащим, Крыловым, который был уволен по поводу пропажи шкатулки, в соглашение и с разрешения начальника сыскной полиции, которому они сообщили свои подозрения, начали наблюдать. Черепков отказался от должности и поселился в квартире Крылова. Каждый день приходил он к кухарке Дорвойдта Аграфене и от нее узнавал все, что ему было нужно, за что от сыскной полиции он вместе с Крыловым получал 60 рублей в месяц.
Крылов показывал во многом несходно с Черепковым. Так, он подтвердил показание Хачанова, что Дорвойдт, находясь еще на службе у него, от себя ставил керосин на Рязанскую дорогу; деньги за этот керосин носил от Дорвойдта он, Крылов, за что Хачанов уволил его от должности. Тогда его взял к себе на службу Дорвойдт, и он вместе с Еленой Блезе заведовал кассой. Крылов был наведен на мысль о том, что похищенные Мельницким деньги находятся у Дорвойдта, следующим обстоятельством. Раз как-то нянька бухгалтера, слушая чтение газетной статьи, в которой упоминалась фамилия Мельницкого, сказала: «Это наш барин». Далее Крылов передал историю того, как он стал наблюдать за Дорвойдтом. Последний позволил ему и по увольнении его некоторое время жить при магазине.
По поводу этих показаний чиновник сыскной полиции Николас заметил, что Черепков и Крылов много врали, что они были лишь маленькие случайные агенты и что сыскная полиция независимо от них наблюдала за магазином «Русское нефтяное производство». На вопрос, кто первый открыл присутствие денег у Дорвойдта,
Помощник казначея Воспитательного дома Колмовский объяснил, что Борис Мельницкий от имени дяди своего Льва Илиодоровича уплатил ему долг отца в 900 рублей. Колмовский, встретясь с Львом Мельницким, стал его благодарить, но тот сказал: «Благодарите покойную матушку — она сберегла это». По поводу этого показания Л. Мельницкий заявил, что он не давал разрешения Борису пользоваться его именем, и после случая с Колмовским сказал племяннику, что он вынужден будет, если только его спросят, сказать на суде всю чистую правду.
Присяжный поверенный Курилов, защищавший Ф. Мельницкого, показал, что в апреле 1882 года к нему явился Лев Мельницкий и просил его принять на себя защиту его брата, за каковую предложил ему 2 тысячи рублей. При этом он высказал, что хочет внесть 7 тысяч 800 рублей на пополнение растраченных братом сумм приюта принца Ольденбургского. Но потом он сам отказался от этой мысли, так как его сослуживцы не советовали ему поступать так. Свидетель советовал ему пополнить мелкие растраты брата, но он отказался от этого, высказывая опасения, чтобы не сказали: «Это из краденых 307 тысяч 500 рублей». Гонорар был ему уплачен Борисом Мельницким, причем он говорил, что эти деньги от дяди. По поводу этого показания Лев Мельницкий объяснил, что когда распространился слух о том, что дело его брата назначено к слушанию на 8 мая, ему стали говорить, что совестно ему, имея состояние, не взять защитника для брата. Тогда он отправился к прокурору Судебной палаты и спросил, куда пойдут 14 тысяч рублей, если он внесет их на пополнение взысканий с брата? Прокурор ответил ему, что деньги эти по процентной разверстке пойдут на покрытие как мелких растрат, так и 307 тысяч рублей, почему он от внесения этих денег отказался. Защитнику же действительно хотел заплатить, но Борис предупредил его.
Следовавшие затем несколько свидетелей удостоверили, что Лев Илиодорович Мельницкий много лет состоял по выборам мировым судьею, что он пользуется уважением в своем околотке, что он считается человеком богатым и что, между прочим, он занимается сведением леса, что дает ему недурный барыш.
Муж Валентины Гетманчук между прочим показал, что Бориса Мельницкого он всегда знал за прекрасного, но до крайности бесхарактерного малого; он был тяжел на подъем, но стоит лишь толкнуть его в известном направлении, как он уже будет двигаться бесповоротно. Траты, которые производила на себя жена, не могли его удивить, потому что он знал, что еще до замужества она получила какое-то наследство. Долг Воспитательному дому, признанный женою, он берет на себя.
За сим следует несколько свидетелей, дающих хороший отзыв о Дорвойдте. Все товарищи относились к нему очень хорошо и любили его, так что, например, когда Дорвойдту пришлось ехать к отбытию воинской повинности, товарищи, в знак уважения и любви к нему, делали ему прощальный обед. С открытием магазина не произошло никакой перемены в образе его жизни: он продолжал по-прежнему жить скромно. Одобрительный отзыв о Дорвойдте дал также торговец керосином Губонин, у которого Дорвойдт приобретал товар для своего магазина.
Весьма пространное показание дал судебный следователь по особо важным делам Сахаров. По его объяснению, 31 декабря, когда нашли у Дорвойдта первые 100 тысяч рублей, то взяли у него и все бумаги, чтение которых, однако, не дало никаких данных. Б. Мельницкий и Дорвойдт в это время сидели в заключении в доме обер-полицмейстера. На вопрос, где остальные деньги, Борис сначала ответил, что истрачены. Но когда сделали примерный учет и оказалось, что вышло мало, то Борис сказал, что деньги у Дорвойдта. Последний, сказав: «Если того желает Борис, я укажу, пойдемте», повел следователя на свою квартиру и указал на тумбы. Разбив заливку палашами, в тумбах действительно нашли еще 100 тысяч рублей. После ареста Дорвойдта хотели закрыть школу его жены, и тогда поднялась страшная, раздирающая сцена и мольбы женщин не отнимать у них средств к пропитанию. Характеризуя личности подсудимых, Сахаров сказал следующее: Борис. Мельницкий держал себя при следствии замечательно: он плакал, и как из рога изобилия сыпались его показания, способствовавшие к раскрытию всего преступления; он показывал на отца, брата, сестру, Дорвойдта, дядю и тетку, и всюду чистосердечно. О Дорвойдте многое открылось из взятых у него бумаг; отец его был человек бедный, трудящийся. Служа станционным смотрителем, он получал 57 рублей в год, а мать потом получала пенсии 42 рубля в год. Выйдя из такой среды, Дорвойдт, как видно, добывал хлеб честным и упорным трудом. Елена Блезе и Варвара Мельницкая вели себя при следствии, как дети, которые спешат высказать свои шалости. Вера Мельницкая, явившись к прокурору с заявлением о сделанном у Бориса займе в 7 тысяч рублей, была направлена им ко мне, и здесь чистосердечно рассказала свою нужду и тягость, при коих она, производя раздел с пасынками, сделала заем: обстоятельства эти, по ее выражению, были таковы, что займешь и у каторжника. Первый след к Льву Мельницкому получился путем анонимного письма.