Русские судебные ораторы в известных уголовных процессах XIX века
Шрифт:
На странице 42 брошюры, изданной в 1866 году бывшим председателем редакционного комитета устава уголовного судопроизводства Николаем Андреевичем Буцковским, мы читаем: «Понятие о виновности слагается из трех элементов: 1) событие преступления, 2) происхождение его от действия или бездействия и 3) злоупотребленный или неосторожный характер действий подсудимого. Без преступления не может быть и преступника» и т. д. Достопамятный и почтенный человек, которому принадлежат эти строки, не был знаком с немецкой литературой, но пользовался весьма прилежно французской. Его прельстила логическая красота деления вопроса о вине, хотя, надобно признать, оно уместно как инструкция присяжным, как им поступать при открытии виновности, и очень мало пригодно для построения дедуктивно уже окончательно признанных результатов исследования. Очевидно, что при исследовании вопроса о вине внимание останавливается сначала на признаках внешних, заставляющих предположить, что имело место преступление, затем разыскивается лицо виновника, а венцом исследования является определение состояния его сознания, участие его ума и воли в деянии. Если с этой точки зрения без преступления, как говорит Н. А. Буцковский, нет преступника, то при построении решения из признанных фактов можно сделать противоположный вывод: где нет преступника, там нет и преступления. Следовательно, для расположения ответов по вопросам о вине надлежало бы идти другим порядком, т. е. сказать, что с умыслом или без умысла такой-то человек совершил такое-то действие, которое имело такие-то преступные последствия. Моего метода я не предлагаю, но не сомневаюсь, что вследствие существования ст. 754, составленной по старинному источнику еще в XVIII столетии, когда наступило применение этой
Прежде всего кассаторы утверждают, что неправильно было само разделение вопросов по ст. 754, так как никто не возбуждал сомнения ни относительно события преступления, ни относительно его содеяния обвиняемыми, а только оспаривалась их виновность. Я полагаю, что вся аргументация кассационных протестов и жалобы может быть опровергнута очень легко соображениями, заимствованными от простого здравого смысла. Если действительно всякий вопрос не есть цельный, а составной и содержит в себе три элементарных, то надлежало бы по всякому делу вообще разлагать вопрос о вине на три элементарных; если же сего не делается, то только для сбережения времени и упрощения производства. Если бы нашелся суд, который желал бы, жертвуя своим временем, поступать таким образом по всем делам, то надлежало бы дать ему в том полную волю, потому что не может быть противозакония в разбирательстве дела с наибольшей обстоятельностью. Во всяком случае, требование деления вопроса связано с существом дела. Необходимости его нельзя проверить. Сенат признал в решении по делу Мешкова и Мироновой (1873 год, № 208), что сама постановка судом раздельных вопросов по ст. 754 свидетельствует, что было какое-то сомнение в совпадении события и содеяния со вменением. Мало того, оказывается, что в Московском окружном суде по всем делам, в которых заявлялись гражданские иски, всегда отделялся вопрос о содеянии от вопроса о вменении. Итак, я полагаю, что необходимость деления вопросов по делу Мельницких не требует никаких доказательств.
Другое возражение против постановки вопросов — то, что будто бы не надо было вовсе ставить третьего вопроса о вменении, а надо было ограничиться одним вопросом, вмещающим в себе содержание и события преступления и содеяния. Если преступное деяние содеяно известным лицом, то вменение само собой предполагается, коль скоро нет причин невменения, которые перечислены в ст. 92 и о которых, по ст. 763 уст. угол. суд., надлежит ставить особые вопросы, если таковые причины имеются. Против сего возражения считаю долгом ответить следующее: существует практика сенатская (решение по делу Вашенцовой, 1870 год, № 488), практика, которой я теперь не буду обстоятельно опровергать, что если по делу возникает вопрос о причине невменения (например, о сумасшествии или необходимой обороне и тому подобному), то вопрос о вменении ставится в отрицательной форме, т. е. при признании, что совершил деяние, второй вопрос будет: если совершил, то доказано ли, что он был в то время в припадке умоисступления или в состоянии необходимой обороны и т. п. За этими двумя вопросами ставится условно третий, только на случай отрицательного ответа на второй: если не доказано, что X. был в сумасшествии или в состоянии необходимой обороны, то виновен ли он в означенном в первом вопросе преступлении? Я знаю, что по другим делам вы признавали эту форму формулировки вопросов совершенно удовлетворительной. Я полагаю, что она все-таки неправильна, потому что закон требует или должен требовать прямого ответа на вопрос о вине или невиновности подсудимого, а эта вина или невиновность является выводом самого суда, а не удостоверением со стороны присяжных. Но, оставляя в стороне всю эту полемику с кассационной практикой, я полагаю, что все эти выводы к настоящему случаю не применимы. Так как не было указываемо никем ни на одну из причин невменения, то не могло быть поставлено вопроса о невменении. Если же нельзя было поставить вопроса о невменении, то по необходимости надо было поставить вопрос о вменении. Если же, по сенатской практике, вопрос о вменении замещается вопросом о виновности, то надлежало поставить вопрос о виновности. Если же вы придете к иному заключению, а именно к тому, что и ставить вопроса о виновности не следует, что можно ограничиться только вопросом о содеянии, отпустив присяжных, как будто бы они всю свою работу сделали, то тем вы сами отнесете все наше производство с присяжными из XIX в XVIII столетие, вы поступите противно указаниям науки, возлагающим на присяжных die ganze Schuldfrage [6] , весь цельный вопрос о вине, вы разорвете связь между нашим институтом присяжных и таковым же в Западной Европе.
6
Весь вопрос о вине (нем.).
Я утверждаю, что причина погрешности, неправильности, неправоты приговора по делу Мельницких, если она есть, не заключается вовсе в форме вопросов; искать ее можно только в содержании ответов присяжных. Начнете болезнь лечить средствами исправления формы вопросов, а ответы все-таки будут получаемы ненадлежащие, нежелательные, потому что разве можно предположить, что те судьи, которые судили дело Мельницких, если бы им был предложен один цельный, совокупный вопрос о вине, решили бы его иначе, утвердительно, а не отрицательно? Не видно, чтобы они отвечали «не виновен» по недоразумению. Так уж настроен институт на снисхождение и помилование, а почему он так настроен — тому причин искать пришлось бы далеко. Я полагаю, что и закон поставил их в неопределенное положение, не вполне ясно высказал, что от них требуется. Форма присяги обязывает их только судить «по сущей правде и убеждению совести», но она их вовсе и не склоняет судить по существующему закону. Я полагаю, что весьма полезно было бы заимствовать из австрийского кодекса 1873 года хотя бы установленную в § 313 формулу присяги: «Das Gesetz dem sie die Geschworenen Geltung verschaffen sollen zu beobachten» [7] . Я не скрываю, что предварительно такому заимствованию надлежало бы ввести новый кодекс уголовный. Кроме того, надлежало бы сразу и самым решительным образом перестать
7
Следовать закону, который установлен для присяжных (нем.).
Сенат определил: решение присяжных и приговор Московского окружного суда отменить, передав дело для нового рассмотрения в другое отделение того же суда, протест прокурора и обе жалобы оставить без последствий, составу присутствия, рассматривавшему дело, за явное нарушение закона при постановке вопросов присяжным сделать замечание. [8] *
ДЕЛО О ЗЛОУПОТРЕБЛЕНИЯХ В САРАТОВСКО-СИМБИРСКОМ ЗЕМЕЛЬНОМ БАНКЕ
8
* Конец вставки и нумерации страниц из книги «Суд присяжных в России», ЛЕНИЗДАТ, 1991 г.— Ю. Ш.
Председательствует председатель Тамбовского окружного суда Н. В. Муравьев; обвиняют: товарищ прокурора Саратовской судебной палаты г. Москалев и товарищ прокурора Тамбовского окружного суда г. Волченский. Гражданскими истцами являются: присяжный поверенный Н. Ф. Плевако от Государственного Дворянского банка, присяжный поверенный г. Немировский от своего лица, присяжный поверенный А. М. Бобрищев-Пушкин, г. Клобуцкий и г. Якубов — от имени отдельных акционеров. Защищают: подсудимого Алфимова — кандидат правоведения г. Блюмер, С. Борисова — присяжный поверенный В. М. Пржевальский, Якунина — присяжный поверенный С. С. Шайкевич, Трухачева — присяжный поверенный г. Шатов, Коваленкова — присяжный поверенный г. Телепнев, остальных, т. е. Иловайского, Бока, И. Борисова и Исакова, защищает присяжный поверенный г. Лятошинский.
Из 128 приглашенных свидетелей не явилось по разным причинам 97 человек, показания которых постановлено было огласить в случае надобности и по требованию сторон.
Сущность настоящего дела заключается в следующем: 21 июня 1873 г. министром финансов был утвержден Устав Саратовско-Симбирского земельного банка, основанного на акционерных началах. Операции этого банка, подобно другим таким же учреждениям, должны были заключаться в выдаче ссуд под залог недвижимой собственности посредством выпуска закладных листов, обращающихся в публике наравне с другими процентными бумагами. По существу своих операций земельные банки являются посредниками между собственниками недвижимых имуществ, желающими получить ссуды, и лицами, ищущими верного помещения для своих капиталов и приобретающими с этой целью закладные листы. Банк получает с заемщиков в определенные сроки платежи по ссудам и употребляет их на выдачу процентов владельцам закладных листов и на постепенное их погашение посредством тиража; кроме того, некоторая часть платежей предназначается на расходы по управлению, на образование запасного капитала и на выдачу дивиденда по акциям. Заемщики вносят платежи за каждые полгода вперед, т. е. ранее наступления сроков выдачи процентов и уплаты капитала по закладным листам, вышедшим в тираж, вследствие чего в банке образуются известные запасы этих платежей, носящие название процентного и погасительного фондов. При правильном ходе дел банка суммы, поступавшие в счет этих фондов, должны быть налицо впредь до израсходования их по назначению. Обеспечением предприятия служит складочный капитал, внесенный акционерами, которые являются хозяевами всего дела и заведуют им через выборных из своей среды лиц, отдающих ежегодно отчет своим избирателям. Если бы складочный капитал от понесенных убытков уменьшился до такой степени, что остающаяся его часть не будет составлять 1/20 суммы находящихся в обращении закладных листов, то банк обязан приступить к ликвидации своих дел.
Учрежденный на таких основаниях Саратовско-Симбирский банк открыл свои действия в Саратове в октябре 1873 г. и до 1882 г. существовал, по-видимому, благополучно; ежегодно составлялись отчеты о его деятельности, по которым показывалась значительная прибыль; отчеты эти поверялись ревизионными комиссиями и утверждались общими собраниями акционеров. По отчету за 1881 г. чистая прибыль была определена в 147 тысяч 500 рублей, и отчет этот также утвержден общим собранием от 8 марта 1882 г., но в тот же день акционер Немировский заявил прокурору Судебной палаты о том, что в Саратовско-Симбирском банке существуют различные злоупотребления, и для раскрытия их просил произвести предварительное следствие. На расспросы Немировский разъяснил, что в декабре 1880 г. бывший бухгалтер банка Трухачев, оставляя занимаемую им должность, обратился к нему как к присяжному поверенному за советом и при этом сообщил о крупных беспорядках в банке, виновником которых он считал, главным образом, члена правления Борисова. В то же время председатель правления Алфимов, приехав вместе со своим родственником Боком, обратился к Немировскому с просьбой уговорить Трухачева не возбуждать никакого дела, уверяя, что в банке есть только бухгалтерские беспорядки, которые завел сам же Трухачев; то же самое утверждал при свидании с ним и Борисов. Вскоре дело с Трухачевым было улажено тем, что на деньги, присланные Борисовым, у него купили дом, приобретателем которого явился служащий в банке Исаков, причем Трухачев для своей гарантии снял копии с отчетов и некоторых книг банка и передал их на хранение Немировскому как третьему лицу. Получив затем сведения о злоупотреблениях в банке и желая выйти из неловкого положения хранителя документов, компрометирующих правление, Немировский решил лично убедиться в действительном положении дел банка и заявил желание быть избранным в члены ревизионной комиссии, но достигнуть этого ему не удалось; в общем же собрании 8 марта 1882 года, где он хотел потребовать разъяснения некоторых вопросов, председатель собрания Борисов не дал ему высказать ни одной мысли. После этого, окончательно убедившись в существовании злоупотреблений, Немировский заявил обо всем прокурору палаты.
Возбуждение предварительного следствия тотчас же вызвало значительное понижение цен на акции Саратовско-Симбирского земельного банка. 18 мая 1882 г. назначено было общее собрание акционеров, к которому был изготовлен баланс на 1 мая того же года и особый доклад от имени правления, который никем подписан не был, а на балансе имелась лишь подпись бухгалтера Марциновского. В общем собрании доклад стали было читать, но большинство акционеров не пожелало его слушать, так как, по объяснению правления, не все приведенные в нем цифры основаны на фактических данных.
Затем было избрано новое правление под председательством Дарагана, в состав которого из прежних членов вошел только Якунин. Правлению этому вменено было в обязанность привести в возможно кратчайший срок в полную ясность действительное положение дел банка и по исполнении сего созвать новое экстренное общее собрание. Возложенное на правление поручение исполнено им в полтора месяца, и составлен отчет о положении дел банка к 1 июля 1882 года. Произведенная ревизия, основанная, как сказано было в отчете, на фактически неоспоримых данных, добытых путем исследования и сношений, привела правление к следующему заключению: 1) бухгалтерские книги банка представляют мало вероятия; 2) процентного и погасительного фонда в наличности не существует; 3) складочного и запасного капиталов нет и сверх того банк остался должным 456 тысяч 797 рублей; 4) в обращении находятся закладные листы, не обеспеченные никаким залогом, на сумму 508 тысяч 900 рублей; 5) из ревизии оценочной стороны дела явствует, что банку и в будущем угрожают убытки вследствие выдачи ссуд в размерах, не соответствующих стоимости залогов; 6) по указанным причинам объявление банка в положении ликвидации вызывается как требованием Устава, так и самим делом.