Русские судебные ораторы в известных уголовных процессах XIX века

Потапчук И. В.

После допроса команды «Владимира» суд в полном составе, с экспертами, защитниками, гражданскими истцами и некоторыми свидетелями производил осмотр «Колумбии». Осмотром обнаружилось, что форштевень совершенно сворочен в сторону, железная подшивка его исковеркана и потрескалась; на самом носу лежит часть капитанской площадки парохода «Владимир». Бушприт треснул. Форштевень, очевидно, настолько врезался во «Владимира», что ватерлиния «Колумбии» коснулась «Владимира» и ему был нанесен вторичный удар в подводной части.

Затем были проверены заявления подсудимого Пеше, что для спуска лодки, на которой отплыли Собченко и Жиганюк, требовалось по крайней мере человек 16 команды и довольно продолжительное время, и что управлять ею два человека не в состоянии были; оказалось, что пять русских матросов спустили шлюпку в 10 минут, а Собченко и Жиганюк, севши на весла, легко и свободно отогнали ее на значительное расстояние.

Второй помощник капитана Пеше, Рицо, показал следующее:

принял вахту в 12 ч. ночи. Курс «Колумбии» был ост-зюд 39o 23'; несколько времени спустя осмотрел в бинокль окрестность и по носу корабля открыл белый огонь, а минуты через 2—3 сторожевой Коланджо сообщил ему, что тоже видит белый огонь. Еще минут через пять огонь определился яснее, градуса на 2 вправо. Тогда он приказал рулевому взять на 11^о 15' вправо, а огонь встречного парохода перешел справа налево на 8—10 градусов. Прошло четверть часа, и фонарь все виден был влево. Видя белый огонь встречного парохода все влево, свидетель был спокоен, убежденный, что скоро покажется отличительный огонь. Действительно, вскоре открылся красный огонь встречного парохода, и так как на его пароходе горел тоже красный, то он оставался спокоен, помня правило: «Когда 2 фонаря одинакового цвета пересматриваются, нет опасности столкновения». Вдруг с левой стороны часовой увидел зеленый огонь и одновременно красный, но последний скоро скрылся. Рицо полагал, что это просто неправильный маневр, происшедший, может быть, вследствие рассеянности рулевого, и что ошибка будет исправлена. Потом он дал свисток и положил право на борт. В это мгновение на капитанскую площадку выскочил Пеше, а с встречного парохода раздались два свистка. Пеше приказал дать полный ход назад Встречный пароход шел вперед полным ходом и открыл «Колумбии» весь свой правый борт, освещенный электричеством. Свидетель и Пеше надеялись, что «Владимир» успеет проскочить, но, когда нос «Колумбии» дошел до зеленого огня «Владимира», раздался треск. Свидетель сделал поворот вправо, а не влево, во избежание большей опасности, так как в таком случае «Владимир» мог бы врезаться его пароходу в борт. Остановить машину и дать задний ход он не считал возможным, потому что пароход тогда не слушался бы руля, и с «Колумбией» было бы то же, что теперь с «Владимиром».

Вахтенный Коланджо, подтвердив показания Рицо, прибавил, что огни на «Колумбии» были в порядке, в чем он сам удостоверился, заступив на вахту. То же показал свидетель Эспозито, второй механик на «Колумбии».

Фонарщик на пароходе «Колумбия» Гаэтано Руссо показал, что он всегда около 4-х часов пополудни по свистку вахтенного офицера ставит все фонари. Так было и в ночь столкновения, причем помогал ему сторожевой матрос. Масла свидетель обыкновенно вливал в фонари столько, чтобы хватило на всю ночь. Ввиду противоречия показаний Руссо на суде и у судебного следователя, был прочитан протокол его показаний, данных на предварительном следствии; в протокол записано так: «Бортовые огни, красный и зеленый, горят по 4 часа каждый. По истечении этого времени я наливаю вновь масло и оправляю фитили пальцами. Топовый фонарь имеет масло на всю ночь. В ночь столкновения, за несколько минут до 12 часов, я по звонку оправил все три фонаря, вынув каждый из бортовых огней, прикрутил, насколько было возможно, фитили, отвинтил резервуары и налил туда масло, после чего поставил фонари на место. Затем я спустил топовый огонь, оправил фитиль и поднял его наверх. До полуночи я спал и был разбужен звонком. Оправив фонари, я опять заснул и проснулся от толчка во время катастрофы. На корме огня не полагается, но в некоторых случаях, когда пароход нагоняется сзади другим, вывешивается белый фонарь. Был ли вывешен этот фонарь до столкновения и горел ли после него, я не помню».

Затем допрашиваются другие свидетели из команды «Колумбии». Все показывают в таком роде: был свободен от вахты, спал... выскочил на палубу... капитан кричит: лодки на море... и пр. Подходили на шлюпках к «Владимиру», но пассажиры отказывались переходить в их шлюпки.

Показания итальянской команды отличаются сбивчивостью в определении времени и места, запамятованием существенных обстоятельств и противоречиями с показаниями, раньше данными, причем вина обыкновенно приписывается переводчикам, не умевшим понять свидетелей и передававшим судебному следователю их показания с извращениями.

Из других показаний относительно катастрофы достоин внимания рассказ г-жи Кац, молодой женщины, ехавшей во втором классе: «Со мною был сын-гимназист. Не помню, заснула ли я или вздремнула, как вдруг меня сразу выбросило из койки; никаких свистков не слышала. Я, не успевши даже одеться, выбежала с сыном наверх. Сын меня поднял к шлюпке, которую спускали, но там слишком долго возились. Пассажиры были предоставлены самим себе. Шлюпка не поддавалась; мы подошли к другой. Там также было много людей; многие пассажиры взбирались в шлюпку еще до спуска. Перед первой шлюпкой стояла со мною какая-то дама с тремя малютками. Вдруг вижу, она хватает одного ребенка на одно плечо, другого на другое и третьего берет в руки; раздался крик детей, и не успели окружающие опомниться, как послышался плеск воды, и общий крик ужаса вырвался

у всех... Женщина с детьми бросилась в воду. Тем временем сын мой в числе других взобрался в шлюпку. Какой-то матрос схватил его ногтями за лицо и таким образом снял его с шлюпки и стал бить. Лицо несчастного мальчика было окровавлено и изуродовано. Я плакала и умоляла... матрос оставил сына, но не думаю, чтобы из внимания к моим мольбам. Я стою у борта в ожидании, что кто-нибудь поможет мне сойти в шлюпку, но напрасно; команда, матросы оттягивали, напротив, отталкивали меня, говоря: «Куда лезешь, успеешь еще!» Потом кто-то сзади, оттаскивая, схватил за косу... Я чувствовала явственно, что часть моих волос оторвалась от головы. Я обернулась, взглянула на стоявшего рядом матроса и ясно увидела у него в руках клок волос». Далее свидетельница показывает, что она все же попала в ту лодку, где был и сын. С шлюпки они, окровавленные, были приняты на пароход «Синеус».

Почтовый чиновник Поповский проснулся от толчка; выбегая из каюты, почувствовал другой сильный толчок. На палубе спросил старшего механика Зданкевича, надо ли спасать почту? «Нужно думать о людях»,— ответил Зданкевич. Послал почтальона спросить у капитана, каково положение парохода и спасать ли почту? Тоже ответил: «Надо заботиться о людях». Решил позаботиться о себе.

Служащий главной конторы Ветчинкин, спасшийся на шлюпке с Сурковым, говорит, что когда он соскочил в шлюпку, где был уже Сурков с несколькими матросами, легкою зыбью их отбросило от парохода; на дне шлюпки нашли уключину и больше не искали, боясь кренить лодку; руля не было. Когда они приближались к «Колумбии», оттуда раздались крики русских пассажиров: «Не подходите, не подходите! Вас сюда не пустят. Здесь не найдете спасения». Когда же они вступили на палубу, пассажиры жаловались, что их отталкивали, выгоняли, били. Сурков и Муратен упрашивали капитана Пеше подойти к «Владимиру», а свидетель даже на коленях умолял, но Пеше оставался глух к их просьбам. Сурков два раза подходил к телеграфному аппарату. Принимали на «Колумбии» хорошо, но, как показалось свидетелю, уже после того, как показался пароход «Синеус».

Княгиня Бебутова ехала в ночь катастрофы на злополучном «Владимире» с больной сестрой и с сыном. За неявкой, ее показание было прочитано. Княгиня свидетельствует, что администрация «Владимира» проявила полную халатность и бездеятельность. Больная сестра ее нашла себе могилу в волнах моря. К «Владимиру» хотя и подходили шлюпки, но попасть в них нельзя было, потому что у трапа стоял матрос с поднятым кверху топором и угрожал всем, кто без его разрешения вступал на трап.

Дейчман, не разысканный ко дню разбирательства дела, на предварительном следствии показывал, что топор он имел по приказанию старших, чтобы рубить веревки и разные крупные вещи, которые бросал в воду. Пассажирам он не угрожал топором.

После допроса свидетелей, на обсуждение экспертов было предложено шесть вопросов:

1) Если признать доказанным, что в ночь на 27 июня 1894 г. на пароходе «Владимир», следовавшем из Севастополя в Одессу курсом норд-вест 40o, топовый и отличительный огни были в исправности, то следует ли признать, что лицо, управлявшее пароходом «Колумбия», шедшим курсом зюд-ост 39o навстречу «Владимиру», поступило правильно и сообразно с законом и международными обычаями мореходства, когда, открыв белый огонь «Владимира» по носу немного слева и в расстоянии около 8 миль, уклонило свой пароход вправо и держалось этого направления до открытия красного бортового огня «Владимира» и потом, после исчезновения краевого и появления зеленого огня, продолжало следовать тем же курсом; затем, не уменьшая скорость своего парохода, шедшего все время полным ходом, скомандовало «право на борт»; наконец, ясно видя корпус встречного парохода, застопорило машину своего парохода и дало задний ход?

2) Если признать, что пароход «Колумбия», следуя упомянутым в пункте первом курсом, имел на себе только один топовый огонь и не нес отличительных огней, то следует ли признать, что капитан Криун, имея описанный в первом пункте курс, действовал правильно и сообразно с законами и международными обычаями мореплавания, когда, видя перед собой справа на носу один белый приближающийся огонь, он, Криун, убедившись, что видимый белый огонь есть топовый огонь встречного судна, находящегося от него на расстоянии 3—4 мили, изменил курс своего парохода влево, а через несколько времени еще более уклонился влево, наконец, видя в правую руку от себя мачту и трубу шедшего ему на пересечку курса парохода, который отказался изменить свой курс, дав в ответ на два свистка с «Владимира» один свисток, скомандовал «лево на борт» и застопорил машину, которая работала полным ходом лишь после столкновения?

3) Следует ли признать правильными и сообразными с законами и международными обычаями мореплавания действия капитана Криуна, если при условиях, описанных во втором вопросе, встречи пароходов «Владимира» и «Колумбии» последняя имела на себе все установленные законом огни?

4) Следует ли признать правильными и сообразными с законами и международными обычаями мореплавания действия капитана «Колумбии» в том случае, если допустить, что он, следуя на своем пароходе ночью в открытом море, не имел установленных законом бортовых огней?