Русские в начале осьмнадцатого столетия

Загоскин Михаил Николаевич

— Теперь слышу. Это должны быть татары или турецкий разъезд.

— Полуночники проклятые!.. Вот их черт несет!..

— Думать-то нечего, Фролов, свернем с дороги в сторону, а как они проедут…

— Вот то-то и беда, сударь! Здесь по сторонам вовсе езды нет — трясинник да болота; днем бы еще, может статься, проехали, а ночью как попадешь в какую-нибудь трущобу, так и сиди до утра, а там тебя руками возьмут. Нет, батюшка, уж лучше ехать на Кут-Маре, хоть и дадим крюк, да авось ли как-нибудь доберемся проселками

до села Германешти. Нам в Кут-Маре проводника дадут.

— Кут-Маре, — повторил Симский. — Кут-Маре! Ведь это, кажется, поместье молдаванской барыни Хереско.

— Да, сударь. В Германешти лошадей вовсе нет, так я у нее часто подводы брал и сенцом не раз поживлялся. Такая ласковая… Чу, слышишь!.. Близехонько, и, кажись, их много… Ну, сударь, делать-то нечего — наутек!

Путешественники приняли направо и пустились по дороге, которая вела в деревню Кут-Маре. Проехав шибкой рысью версты две, они выехали на берег Прута. Крутом все было тихо, вдали перед ними мелькал огонек.

— Вот, немного полевее, должен быть мост, — сказал Фролов, — а за ним как раз господская усадьба.

— Так поэтому, — спросил Симский, — и огонек-то светится?

— Должно быть, в барских хоромах. Там есть у меня приятели: один детина по имени Димитраки, сиречь Дмитрий, и любимая сенная девушка куконы, цыганка… помнится, Мариорицею зовут. Она всем домом заправляет. Кабы нам до нее только добраться, так барыни и тревожить нечего: Мариорица девка добрая, русских любит и, уж верно, даст нам проводника.

— Постой-ка, Фролов, — прервал Симский, — что это?.. Мне кажется, как будто бы…

— Да, сударь, что-то шумит!.. Или это так ветер, что ль, шелестит?.. Кажись, ветер… Вот опять затихло!.. Чу, на господском-то дворе собаки залаяли!.. Видно, нас почуяли… Слышишь, сударь?.. Вон ворота заскрипели… Что ж это ни свет ни заря?.. Уж не дожидаются ли они кого-нибудь?..

— А вот увидим! — сказал Симский, приударив нагайкою свою лошадь.

Через несколько минут наши путешественники, переехав через мост, въехали на господский двор, обнесенный высоким тыном, и остановились шагах в десяти от барского дома. Прямо, в глубине двора, тянулось длинное здание, покрытое соломой, налево чернелся густой сад, а направо разбросаны были по двору отдельные выбеленные известью мазанки. Симский и Фролов спешились. К ним подошел с фонарем дюжий детина в овчинном кожухе.

— Ты, приятель, караульщик, что ль? — спросил его по-молдавански Фролов.

— Караульщик, — отвечал молдаванин.

— Э, здравствуй, браг Димитраки!

— Здравствуй!.. Да ты кто?

— Иль не узнал казачьего урядника Никиту… помнишь?

— Помню… Так это ты?.. А твой товарищ?

— Русский офицер.

— Русский офицер?.. Да как это вае сюда черт занес?

— Уж это не твое дело. Поди разбуди Мариорицу и вышли ее к нам. Ну что ж ты рот разинул?

— Да

как же это вы сюда приехали?

— Говорят, не твое дело, ступай!

Молдаванин почесал затылок, поглядел с удивлением на Фролова и отправился. Минуту через две сени господского дома осветились, и Димитраки вышел на крыльцо вместе с женщиной, закутанной в длинную кацавейку.

— Ну вот и Мариорица! — прошептал Фролов.

— Да, это, кажется, она, — сказал Симский.

— Так и ты, сударь, ее знаешь?

— Знаю.

Симский подошел к крыльцу, и лишь только свет от фонаря отразился на его лице, цыганка вскрикнула, всплеснула руками и кинулась опрометью назад в дом.

— Постой, постой! — закричал Фролов. — Куда ты, Мариорица?.. Постой… Димитраки, что ж это она, чего испугалась?

— Да, видно, этого черта, — отвечал молдаванин, — вон что идет сюда из людских-то. Он всю ночь шатается по двору да за всеми присматривает, цепная собака этакая!

— А кто он такой?

— Янко, арнаут бояра Палади.

— Какого бояра? Ведь здешняя-то помещица кукона Хереско?

— Ну да.

— Так, видно, этот бояр к ней в гости приехал?

— И не один: с ним гостей-то много понаехало. Огромпого роста арнаут подошел к караульщику,

вырвал у него из рук фонарь, посмотрел молча на наших путешественников и, сказав вполголоса несколько слов, отправился назад.

— Что этот долговязый с тобой говорил? — спросил Фролов.

Вместо ответа Димитраки подошел к воротам и начал их запирать.

— Эх, плохо дело, — шепнул урядник, — никак мы в ловушку попались!.. Послушай-ка, приятель, — продолжал он, обращаясь к молдаванину, — ты зачем ворота запираешь?

— А вот скоро опять отопру, — промолвил Димитракн, — кажись, гости идут.

— В самом деле, — сказал Ситаский, — конский топот!

— Кто ж это к вам едет? — спросил Фролов.

— Ночь-то больно темна, а то бы ты не стал меня спрашивать. Вон — посмотри* Видишь ли ты там что-нибудь подле забора?

— Нет, не вижу.

— Подойди поближе.

Фролов сделал несколько шагов вперед и остановился.

— Что ж это, — сказал он, — «икак оседланные лошади?

— Ну, да!.. Вот ты бы днем тотчас увидел, что на них турецкая сбруя.

— Так здесь турки?

— Друтой день стоят. Их привел бояр Палади.

— Где он, где он? — раздался женский голос. — Василий Михайлович, где ты?

— Я здесь, Смарагда! — сказал Симский, идя навстречу куконе.

— Боже мой, ты здесь, и в какую минуту!.. Мариорица!.. Димитраки!.. Приберите куда-нибудь лошадей, а ты, Василий, и твой товарищ ступайте ко мне в дом.

На дворе замелькали огни.

— Скорей, скорей! — шепнула Смарагда, таща за собой Симского.

Но прежде, чем они добежали до крыльца, бояр Палади с целою толпою турков заступил им дорогу