Русские женщины (47 рассказов о женщинах)
Шрифт:
— Чувак, но ведь ты сам её ебёшь, — сказал я.
— У меня дочь, ей десять, — сказал он. — Я ей матку вырву, блядь, если узнаю, что она дала кому до брака.
— А твоя жена? — спросил я.
— Мы в разводе, — сказал он.
— Неудивительно, — сказал я.
Он не понял, поэтому довольно кивнул. Девушки вернулись. Мы снова поехали. Автомобиль, солнце, скорость, любовь, выпивка. Я был счастлив. Встал и, высунувшись в люк сраный по пояс, пропел:
— Форевер янг, ай вонт ту би…
Они лишь смеялись. Мне было всё равно, потому что мне было хорошо. Единственное, что меня смущало, —
— Он писатель с большим будущим, — сказала Наташа.
Они понимающе переглянулись.
Видимо, это всё объясняло.
От холода я легко дрожал, но в целом было терпимо. Солнце уже выглянуло, и следовало ожидать, что через минут десять станет жарко. Так обычно летом и бывает. Дача Наташи — трёхэтажный, ещё один, бля, особняк — торчала вверх башенками. Всё, блядь, молдаване жаждут устроить из своей дачи средневековый замок. Папаша моей возлюбленной не был исключением. Я сплюнул и хлебнул ещё вина. В руках у меня была бутылка на полтора литра. Отлично. Вечеринка прошла на ура. Сначала мы с какими-то мудозвонами сварили картошку, причём они видели первый раз в жизни, как это делают на костре. Потом я объяснил им, как сделать шашлык без шампуров. Потом поддал ещё и научил ребят охотиться за куропатками. Ну, куропаток не было, поэтому мы охотились на кур из соседской деревни. Потом мы выпивали и говорили тосты. Потом я любовался видеопоздравлением, которое папаша Натальи записал для дочки заранее.
«И пусть твои невероятные возможности…» — говорил он.
Потом были танцы, потом бассейн. Потом снова охота на куропаток. Парни оказались славными, все — мальчишки в душе. Правда, я был единственный среди них, у кого не было ни подобающего будущего, ни автомобиля, ни классной рубахи поло. Это удручало, но после очередной порции спиртного — не очень. Я знал, что между нами разница как между ступенями, блядь, эволюции. Я знал, что, даже если разбогатею, как Крёз, всё равно буду беднее самого бедного из них. Потому что богатство — это то, что ты получаешь с рождения. А я с рождения — нищий и скучный, которому нет дела ни до чего, кроме своих книг сраных.
Когда я поделился этим с Наташей, она покачала головой и сама налила мне выпить. Но я видел, что она поняла, — так оно всё и есть.
Где-то после полуночи Наташа привела меня в комнату и уложила, потому что я был крепко пьян. Но мы трахались, это я запомнил. И даже протрезвел под утро. А Наташа, наоборот, уснула усталая. Я поцеловал её в лоб спёкшимися губами, оделся тихонько и, перешагивая тела, выбрался на улицу. Нашёл бутылку вина и вышел к дороге. Подождал с полчаса.
Показалась машина. Я выставил руку.
— Я так и знала, — сказала Наташа.
— Подкинешь до города, красотка? — спросил я.
— Садись, — сказала она.
Я сел, мы поехали. Она была прекрасный водитель. Я прихлёбывал винцо. Видимо, от вина пахло, так что Наташа открыла окно.
— Я подвезу до края города, а там уж извини, — нарушила она молчание.
— Ага, — сказал я.
— Ты сейчас совершаешь огромную ошибку, —
— Знаю, — сказал я.
— Зачем ты со мной так поступаешь? — спросила она.
— Вчера ты меня стыдилась, — сказал я.
— Нет, — сказала она.
— Да, — сказал я.
— Да, — сказала она.
Машина гудела, ветер, залетая в окно, чуть свистел. Наташа, хоть и после бессонной ночи, была прекрасна и ничуть не помятая. Вино кислило. В душе у меня играла флейта, нежная и печальная. Чего уж там. В душе у меня играли все флейты мира.
— Ничего, я смогу с этим жить, — сказала она уверенно.
Я молчал и пил.
— Я смогу жить с тобой таким, какой ты есть, — сказала она чуть менее уверенно.
Я пил и молчал.
— Я не буду требовать от тебя измениться, — сказала она ещё менее уверенно.
Я молчал да пил, пил да молчал.
— Так что даю тебе шанс, — сказала она уже совсем неуверенно.
Я молча пил.
Мы приехали к остановке автобуса на краю города. Первым делом я обратил внимание на сигаретный киоск, где и пивко продаётся. Он был открыт. Отлично. День обещал быть удачным.
— И всё-таки, — сказала Наташа, — я предлагаю последний раз, давай попробуем…
— Притормози около киоска, — сказал я.
Она молча глянула на меня и выполнила просьбу.
— Ты сейчас совершаешь самую большую ошибку в своей жизни, — сказала она.
И не проронила больше ни слова.
Я вышел из машины и прислушался к себе. Флейты всё ещё играли. Настроение было так себе, потому что зубы я с утра не почистил, да и лёгкое похмелье давало о себе знать. В городе было пустынно, и Наташа смотрела уже куда-то в сторону. Забегая вперёд, скажу, что если бы я ушёл, то это и правда была бы самая большая ошибка в моей жизни.
Ну, я её и совершил.
Анна Матвеева
Девять девяностых
Смена сезонов, как в зеркале, отражалась на прилавках старух, что торгуют плодами земли — и своих последних сил. Только что, кажется, царствовали редис и черемша, как вдруг их уже свергали с престола в пользу первых, неуверенных в себе огурцов. За ними следовали малина в бидонах и черника в газетных кульках, морковь и бледные дирижабли кабачков. Сегодня, проходя мимо старушечьего рынка, Лина невольно заметила чёрную редьку — она была громадная, чёрная и страшная, как клизма. От макушки тянулась вверх волосатая антенна. В окружении рядовых с виду репок и свёкол редька выглядела как ферзь посреди пешек.
Редька — значит осень. Ягоды и листья рябины почти равны своим красным цветом.
Лина не любила осень. Но она и зиму не любила, и весну, и даже лето.
С прошлого года она всё в своей жизни одинаково ненавидела. Даже не интересовалась тем, какой нынче сезон на дворе.
А вот старуха с редькой сохранила свежесть чувств и праздновала осень как личный юбилей.
— Берём, девочки, редьку! — крикнула она Лине, хотя назвать её девочкой можно было только сослепу. Да и никаких других «девочек» рядом не было. Таким старухам множественное число отчего-то кажется более вежливой формой обращения. — И астрочки покупаем! Редька для здоровья, астры — для хорошего настроения!