Русские женщины (47 рассказов о женщинах)

Фрай Макс

Накануне она почему-то вспоминала Сашиного деда. Он был известный учёный — и притом страшно суеверный человек. Жена спрашивала: когда ты вернёшься из Москвы, а он отвечал: я, мол, должен вернуться послезавтра. Вот это «должен» — был реверанс учёного мужа перед судьбой, способной на всяческие подлости. Сашин прадед умер в путешествии — поэтому его сын говорил, что «должен вернуться», а вернётся ли на самом деле, как знать? Рассказывая историю, Саша посмеивался над дедом, но и сам тоже всегда говорил «должен», а не «вернусь».

Наутро

Лина впервые не смогла дозвониться домой. И всю дорогу, пока тряслись в автобусе от Тюмени до Екатеринбурга, уговаривала себя, как ребёнка: ничего страшного, наверное, просто телефон отключили за неуплату. Или трубка лежит неправильно.

Свекровь она тревожить побоялась — и так потом ругала себя за это! Свекровь подняла бы панику, можно было бы что-то сделать, спасти…

У подъезда Лина увидела милицейскую коробчонку, «скорую» — и стайку старух на скамейке. Старухи сидели ровным, как пешки, рядом. С милиционером, сдвинувшим фуражку на затылок, беседовал тот самый сосед-бирюк — Лина подумала, что впервые слышит его голос, а потом увидела Сашу и Льва. То, чем они теперь стали.

История была для девяностых обычная, в криминальных новостях о таком рассказывали часто. Саша пошёл выгуливать Льва поздно вечером и в темноте не заметил обводнённую траншею. Они упали туда оба, Саша сломал ногу и позвоночник. Их не сразу, но всё же нашли — но, когда попытались вытащить Сашу, Лев стал рычать. Он не подпускал никого к хозяину, думал, что его хотят не спасти, а убить. Овчарка победила дворнягу. Саша был без сознания, кто-то предложил пристрелить Льва, но, пока разбирались, как это сподручнее сделать, они уже умерли. И муж Лины, и её ребёнок.

Всё, что было потом, она уже не помнила — только этот, самый первый момент. Грязные, мокрые, мёртвые, любимые, родные, единственные. И после этого — как можно было говорить ей, что нужно жить дальше? Ради чего?

— Ради нас с папой, — плакала по телефону мама.

Коллега из коммерческой школы принесла Лине какие-то таблетки, и со временем она впала в состояние тупого щенячьего счастья. Эта искусственная, химическая радость так напугала Лину, что она бросила лечение — и продолжала жить всё в той же квартире, не решившись выбросить мягкую подстилку Льва, не убрав из прихожей Сашин портфель, мерно обраставший пылью.

— Вещи нужно раздавать сразу после похорон, — сказала ей одна из старух, что сидели тогда у подъезда. Наверное, у неё были виды на Сашину одежду, но Лина не нашлась что ответить. — Вон хотя бы соседке отдай! Вернулись ведь Муся-то с семьёю.

И правда, вечером за всеслышащей стеной кто-то визжал и падал, басил и покрикивал.

А на другой день в дверь постучали — и словно не было этих лет, тяжёлых, словно горы, которые никак не хотят падать с плеч. Муся — с прежним своим миленьким личиком, самую чуточку потолстевшая — стояла на пороге и смотрела на Лину знакомым взглядом. Кажется, что в глаза, но на самом деле — за спину. Будто бы она искала что-то припрятанное, как бедная Сашина мама — нерождённую внучку.

— Я только садом спасаюсь, — сказала однажды свекровь. Пальцы её были тёмные,

в трещинах, как будто она целыми днями чистила свёклу — или накалывала вишни для варенья. — В саду всё живое, помрёт без меня. Вот я и спасаюсь. Зимой что делать — не знаю.

Свекровь в первое время приходила к Лине почти каждый день. Они молчали или плакали. Говорить было не о чем, да и незачем.

А вот у Муси накопилось новостей.

— Мы же в Москве всё это время жили, — рассказывала она. — Валерий раскручивал бизнес.

— Раскрутил? — спросила Лина.

— А то! Будет здесь теперь филиал открывать. Как раз к началу года всё сделает — и обратно. Я бы ни за что не поехала, тем более с детьми: у нас в Москве условия гораздо лучше. И няня, и бассейн. Но ты же знаешь, Линка, мужика без присмотра не оставляют.

— Да, я знаю. — Лина сама удивилась тому, как спокойно прозвучали эти слова.

— Так я не про то! — почему-то разозлилась Муся. — Я к тому, что уведут. Сейчас это знаешь как просто!

Вскоре выяснилось, что на Сашины вещи у Муси никто не польстится, — и муж, и мальчики одеты, как в каталоге немецкой моды. Валерию возраст был к лицу, как многим красивым мужчинам. Младший сын, Лукас, оказался прехорошеньким пакостником — и, к сожалению, астматиком. Старший, Иван, носил длинные, до плеч, волосы. Возможно, в Москве была такая мода и она ещё просто не докатилась до Екатеринбурга. Причёска эта мальчику не шла, а больше сказать про Ивана было нечего.

Муся приходила к Лине одна, без детей, — и не так часто, как раньше. Вместо семечек она приносила с собой шоколад и потом жаловалась, что у неё от шоколада — прыщики, но она всё равно не может от него отказаться. И курила в кухне запросто — к вечеру там пахло как на вокзале, но Лине было всё равно. Она и сама порой вытягивала из пачки сигарету, и Муся её поощряла — даже как будто радовалась, что правильная Линка теперь тоже курит.

По вечерам Лина слышала из-за стены, как родители учат с Иваном уроки.

— Ты тупой совсем, что ли? — кричал Валерий. Не иначе, с Валерием что-то произошло в Москве, или же, раскручивая бизнес, он сорвал у себя внутри какой-то жизненно важный тормоз. Раньше Лина не помнила, чтобы он повышал на детей голос. — Если ты идиот, так иди в школу для умственно отсталых, понял, урод? Что здесь решать-то, задача для дебила!

Девятый вал и вой раненого зверя. Мальчик плакал, потом включалось — как музыка! — повизгивание Муси, глухие удары и ещё много всего, что Лина предпочла бы не слышать. Однажды спросила:

— У Лукаса проблемы с учёбой? Вы поэтому летом занимаетесь?

Муся призналась — проблемы не у Лукаса, а у Вани, причём серьёзные. Шестой класс окончил на двойки, не спасли ни деньги, ни репетиторы. Они ещё и поэтому вернулись в Екатеринбург — найти ему хорошую школу, может, интернат…

— Он у нас не дебил, а индиго. Слыхала?

— Если хочешь, я с ним позанимаюсь.

Муся засмеялась, недожёванная конфета выпрыгнула изо рта, как лягушка. Долго кашляла, запивала чаем.

— Да хоть вообще забери. Мы плакать не станем.