Русский бунт навеки. 500 лет Гражданской войны
Шрифт:
Таким образом, судя по всему, целый комплекс причин привел к падению правительства Сильвестра и Адашева. Первый был пострижен и отправлен в монастырь. Второй — в Ливонию на театр военных действий. В Дерпте (Тарту) ему вскоре повезло умереть своей смертью.
На его родственников и многих видных деятелей прежнего этапа правления обрушились репрессии. Почувствовав, что «снаряды рвутся все ближе», герой взятия Казани Курбский уходит в Литву. Шаг морально далеко небезупречный — князь бросил на родине жену и детей. Но, не эмигрируй он, смерть его на плахе или от ножа опричника была гарантирована.
В декабре 1564 года
Народ поддержал государя, испугавшись «остаться сиротой». И Грозный, получив санкцию на террор, начал «перебирать людишек». Страна разделена была на «опричнину» и «земщину». В первой части под личным руководством царя осуществлялась «зачистка» «княжат» по «жесткой схеме», во второй до поры жизнь шла своим чередом.
Но царь предполагал в перспективе все земли русские пропустить через «опричнину», поэтапно внедряя новый порядок. А состоял он в том, что у родовитых бояр отнимали их вотчины, дробили и передавали мелкими наделами служилым людям.
То есть, задачи, которые Рада решала «реформистски» поэтапно, царь решал «революционно». Самих «княжат» частью физически ликвидировали, частью высылали на «украинные земли», где в боях с внешними врагами они должны были доказать свою верность.
Для реализации программы и создан был корпус опричников, тех самых пересветовских «юнаков храбрых». Одетые в черные кафтаны, они разъезжали на конях, к седлам которых были приторочены собачьи головы и метлы. Это служило знаком того, что они «грызут врагов государевых и выметают крамолу». В Александровской слободе, ставшей второй столицей, царь установил монастырский порядок. Себя же Иван именовал игуменом.
Ливонская война была крайне тяжелой. Первоначальные блестящие победы, приведшие к ликвидации Ливонского ордена, сменились поражениями, которые русские терпели от войск польского короля Стефана Батория. Тут в тыл и ударили крымцы. Вся Москва была сожжена, только Кремль уцелел.
В боях погиб цвет черного ордена. А многие отправились на плаху как «неоправдавшие доверия». И опричнина осталась в веках загадкой. Кем были «кромешники» — рыцарями-монахами или кровавыми беспредельщиками? Ответ зависит, как всегда, от угла зрения.
Тайна черного ордена
Итог царствования был катастрофическим. Ливонская война завершилась утратой всех завоеванных земель. Грозный умер через два года после ее окончания. Несмотря на беспощадный «антиолигархический» террор, ликвидировать угрозу возрождения боярского самовластия тоже не удалось. Это проявилось в Смуту, когда царем стал классический олигарх — князь Василий Шуйский.
Сталин заметил по этому поводу: «Не дорубил Ванюша». О связи сквозь века этих двух персонажей сказано много. Но объединяли их отнюдь не только методы, на чем обычно делают акцент.
Оба понимали, что ставя задачу радикальной модернизации страны и мобилизации населения, опираться нужно на группу очень специальных людей — на орден. Сталин отмечал, что «партия должна стать орденом меченосцев». Но
Оба стремились быть тотальными самодержцами, а орден — некая константа — это тоже форма ограничения высшей власти. Она же, единая и неделимая должна быть сосредоточена в одних руках.
И в обоих случаях привело это к тому, что смерть «организатора и вдохновителя побед» повлекла за собой и крушение самого проекта.
Максимилиан Волошин писал «Царь Петр был первый большевик». Поэт ошибался. Первым был Иван Васильевич. Он и его воины-песьеголовцы избрали гражданскую войну методом переустройства государства.
Более того, когда сегодня и националисты, и опальные олигархи говорят, что власть ведет себя в России как на оккупированной территории, то вспомнить тоже стоит Иоанна Васильевича. По отношению к русской аристократии он использовал метод, который его отец и дед широко применяли к знати покоренных земель.
Именовалась практика переселения — «вывод». Это был испытанный прием отрыва потенциально опасных слоев от исконных корней, лишения их базы для организации сопротивления.
Иван и его черные рыцари осуществляли последовательную оккупацию Земщины Опричниной. Но во имя чего? Во имя утверждения все той же святости, но в грозной, карательной ее ипостаси.
Утверждение Веры и Правды, по Грозному — революция, призванная в опричном горниле переплавить «ветхих людей» в «новых» — полноправных граждан Святой Руси. Эволюционный путь к той же цели, предложенный Радой, он отверг, потому как утратил доверие к самим ее членам, когда обнаружилось, что их преданность лично ему весьма относительна.
Царь убежден был, что его миссия — спасать души подданных — спасать огнем и железом. Вести их к избавлению от грехов, от «измен» и «неправд», через муку. И «измена» ему — государю Святой Руси в этой оптике была тождественна отречению от Бога.
Очень характерен его страшный вопрос Курбскому: «Вот воля Господня — пострадать делая добро! Если же ты праведен и благочестив, почему не пожелал от меня, строптивого владыки, пострадать и приобрести мученический венец?».
Иоанн Васильевич — автор «Канона Грозному Ангелу». Адресован он Архангелу Михаилу, который посещает людей в смертный час. Согласно преданию, он после падения Денницы, ангела, ставшего сатаной, занял его место в небесной иерархии.
«Он почти на границе добра и зла. Борясь за добро, он часто бывает яростен; иногда он бесцельно жесток. Он карает, убивает, сечет розгами, уносит смерчем, ударяет молнией. Это гневный бог и святой сатана. Его больше боятся и чтут, чем любят», — так описывает функционал Грозного ангела известная исследовательница средневековой ментальности Ольга Добиаш-Рождественская. Трудно не узнать в этом образе характерные черты самого Иоанна.
«Святой Ангел Христов, грозный воевода, помилуй меня, раба своего.», — обращается царь к тому, чьим орудием себя ощущал. И продолжает: «Великий, мудрый хитрец, никто не постигнет твоей хитрости, чтобы скрыться от твоей нещадности». Он и сам хотел быть таким — непостижимым как в гневе, так и в милости. Современники поражались тому, что казнь могла быть прервана и осужденные, уже готовые лечь на плаху вслед за товарищами, отпускались на волю.