Русский калибр (сборник)
Шрифт:
Я обернулся. Да, действительно, девочки. Хотя сами они явно придерживались иного мнения на этот счёт. Лет тринадцати, не больше, обильно подправленные косметикой, они, как и все южанки, выглядели намного старше своего возраста. Крашеные рыжие волосы очень забавно смотрелись в сочетании со смуглой от природы кожей. Все четыре девицы усиленно курили, и было в них что-то… вульгарное, пока ещё не своё, наносное, но уже старательно культивируемое. В восьмидесятые годы, когда я впервые оказался в Союзе, подобных девиц называли «пэтэушницами». Заинтересовавшись, Паола тоже взглянула в ту сторону,
— Взгляните: та, крайняя, с короткими волосами — видите? Она не умеет курить, но ей предложила подруга, и она не может отказаться, иначе те не будут общаться с ней, как с равной. Смотрите, как она держит сигарету… А вон там, напротив, на балюстраде, сидят мальчики. И ей, этой девочке, нравится тот крепыш в чёрной рубашке, с колечками в ухе. Видите, как она на него смотрит? А теперь отвернулась… А ведь этот паршивец заметил, но делает вид…
— Что интересного, синьор Липке, в том, как ведёт себя эта маленькая путана? — негромко, но очень отчётливо спросила Паола, стоявшая рядом.
И Давид словно потух. Опустив плечи, он виновато взглянул на меня и быстро, торопливо сказал:
— Да-да, разумеется… Извините меня… Это и в самом деле не имеет никакого значения…
— Забавная девочка, — согласился я. И он, искоса взглянув на меня, слабо улыбнулся.
Площадь Треви, фонтан Треви. Ресторанчик, естественно, тоже назывался — «Треви». Думаю, это однообразие вызывало немалую путаницу у влюблённых, назначающих здесь свидания. Заведение было популярным и многолюдным, но нам повезло, сразу нашёлся свободный столик. Паола заказала крепкий эспрессо, я, по обыкновению, взял капучино, а Давид попросил официанта принести ему рюмку коньяку. Я с удивлением взглянул на него.
— Никогда в жизни не пил коньяк утром, — смущённо улыбнувшись, сказал Давид. — Вот, решил попробовать.
Паола, смотревшая в окно, при этих словах едва слышно фыркнула. Мне очень захотелось наступить ей под столом на ногу.
— Паола, спроси, пожалуйста, нет ли у них миланских газет за эту неделю? — обратился я к ней.
Она жестом подозвала немолодого официанта и произнесла несколько слов по-итальянски. Мужчина понимающе кивнул и, что-то ответив, скрылся за стойкой. Провожая взглядом удаляющуюся спину официанта, я машинально отметил, что за последние десять минут в ресторане значительно прибавилось посетителей. Все высокие стулья, стоявшие вдоль стойки, были заняты; за столом у противоположной стены расположилась шумная компания молодых французов. Говорили ребятки во весь голос, и, послушав их пару минут, я классифицировал эту группу как команду спортсменов. Что-то мне не нравилось в этой ситуации, но занервничать окончательно я не успел: неся в руках внушительную пачку газет, к столику вернулся официант.
— Я попросила принести и все утренние газеты, которые у них есть, — прокомментировала Паола явление этой ходячей библиотеки.
— Ну, ты сама так решила, — усмехнулся я. И, разделив всю кипу пополам, подвинул одну часть ближе к девушке. — А теперь окажи мне ещё одну услугу, найди в этой груде ерунды всё, что касается нас троих.
И протянул вторую половину Давиду:
— Увы, мистер Липке. Вас это тоже касается. С удовольствием помог бы, но… итальянский язык, сами понимаете.
Определив в едином гениальном порыве фронт работ, я с удовольствием откинулся на спинку стула. Ужасно люблю смотреть, как другие работают.
Я успел прикончить ещё одну чашечку ароматного капучино и уже подумывал о том, чтобы заказать какой-нибудь омлет, когда Паола, наконец, отложила последнюю газету в сторону.
— Дай мне сигарету, — нервно пошевелив длинными пальцами над столом, попросила она.
— Что интересного пишут в газетах? — поинтересовался я.
— Многое, — ответил за Паолу Давид, бросив на стол свой экземпляр.
— «Ночная война», «Перестрелка на Via Berrani», «Арестована пожилая женщина», — процитировал он.
— Эти ублюдки арестовали Франческу, — зло сказала Паола.
— Кого? — не понял я. — Синьору Лонги?
— Да. Но им это ничего не даст. Франческа всегда была самым близким мне человеком. Она любит меня и будет молчать.
— Наши приметы даны? — на всякий случай спросил я у Давида.
— Здесь — нет. Зато в миланской газете… — Он переложил несколько штук, нашёл нужную, раскрыл. — «Убийство в отеле». Таинственное исчезновение француза и его спутницы… Так-так… Ага… Четыре трупа… Есть основание утверждать… Вот — Анри Будик и Софи Моран. Приметы… — Он с интересом взглянул на меня и вздохнул.
— Всё совпадает, месье Дюпре. Почему бы вам не избавиться от этого шрама?
— Не вы первый, — буркнул я. — Он мне дорог. Как память. К тому же я без него буду не так привлекателен.
— Хватит, Андре, — оборвала меня Паола. — Всё это очень серьёзно. Тебя наверняка ищет полиция, и не только в Милане. Четыре трупа — это чересчур. Да и комиссару Каттани наверняка припомнится твой шрам.
— Кстати, Паола, — вспомнил я. — Ты ни словом не обмолвилась о том, почему отпустили тебя. Бойня на вилле, да и твоё присутствие возле дома Стеннарда… Это куда больше чем четыре трупа.
— Именно поэтому меня и отпустили, Андре. Ты, возможно, не знаешь, но у нас принято считать, что в Италии мафии нет. И я слишком тесно связана со многими людьми, чьи фамилии фигурируют только в избирательных бюллетенях. Поэтому меня решили выпустить «до конца следствия». Скорее всего, кто-то намекнул руководству синьора Каттани, что я могу и не дожить до этого момента. Что устроило бы все стороны.
— Вы слишком много знаете, синьорина. Вас нельзя оставлять в живых, — усмехнулся Давид. Я тихо застонал.
— Я вас умоляю, только не нужно всё начинать сначала! — При одной мысли об этом мне делалось дурно. Они почти всю ночь препирались по этому поводу, хотя по отдельности каждый из них уверял меня, что ничего не имеет лично против своего оппонента. Проклятие!
— Всё это бессмысленно, поймите. Сейчас мы все трое крепко привязаны друг к другу…
— А к нашим ногам привязаны камни… — тихо закончила Паола. — Я устала, Андре.
— Я тоже. Но я предлагаю выход, а вы продолжаете выяснять, кто из вас больше виноват.