Русский лабиринт (сборник)
Шрифт:
«Впервые я увидал Есенина в Петербурге в 1914 году, где-то встретил его вместе с Клюевым. Он показался мне мальчиком 15–17 лет. Кудрявенький и светлый, в голубой рубашке, в поддевке и сапогах с набором, он очень напомнил слащавенькие открытки Самокиш-Судковской, изображавшей боярских детей, всех с одним и тем же лицом… Есенин вызвал у меня неяркое впечатление скромного и несколько растерявшегося мальчика, который сам чувствует, что не место ему в огромном Петербурге…
Через шесть-семь лет я увидел Есенина в Берлине, в квартире А.Н. Толстого. От кудрявого, игрушечного мальчика остались только очень ясные глаза, да и они как будто выгорели на каком-то слишком ярком солнце. Беспокойный взгляд их скользил по лицам людей изменчиво, то вызывающе и пренебрежительно, то, вдруг, неуверенно, смущенно и недоверчиво. Мне показалось,
– Yes! Да! Луна-парк! Карашо! – Дункан стала нежно обнимать и целовать мужчин.
– При мне не смей! – сильно шлепнул Есенин Асейдору по голой спине и, спохватившись, неестественно рассмеялся. – Так по В. Безрукову.
– Когда одевались в прихожей, Дункан стала нежно целовать мужчин.
– Очень хороши рошен, – растроганно говорила она. – Такой – ух! Не бывает…
Есенин грубо разыграл сцену ревности, шлепнул ее ладонью по спине, закричал:
– Не смей целовать чужих!
Мне подумалось, что он сделал это лишь для того, чтоб назвать окружающих людей чужими. – Так по М. Горькому. Фабула та же, но насколько различен сюжет. Какую поразительную разницу в обстановке, в мотивации и мироощущении героев дают почуствовать эти, на первый взгляд несущественные детали. Но не зря говорят, что в деталях дьявол. «При мне» и «чужих» – вообще разные понятия. И уж кто-кто, а великий писатель не мог ошибиться в ключевых словах. Поэтому В. Безрукову как-то вообще не верится, хотя, чтобы проверить все детали, нужно писать не статью, а диссертацию или по крайней мере другой роман. И напоследок об этом вечере в берлинском Луна-парке. Насчет слов «хаять» и «порицать» – ответ «короткие слова всегда лучше многосложных» произнес не Горький, а сам Есенин. Так по крайней мере вспоминает писатель. На основе чего В. Безруков приписывает героям слова других героев, непонятно. Зато совершенно понятно, что описания аттракцинов практически дословно переписаны с воспоминаний Натальи Крандиевской-Толстой. Сравните: «Рядом грохотало знаменитое “железное море”, вздымая волнообразно железные ленты, перекатывая через них железные лодки на колесах… В другом углу сада бешено крутящийся щит, усеянный цветными лампочками, слепил глаза до боли в висках». – Наталья Крандиевская-Толстая. «О Есенине» – стихи и проза писателей – современников поэта. Москва. Изд-во «Правда», 1990, с. 453–454. «Рядом шумело знаменитое “Железное море” с железными лодками на колесах, перекатывающимися по железным волнам. В другом углу сада бешено крутящийся щит, усеянный цветными лампочками, слепил глаза». – В. Безруков. «Есенин». С.-Петербург. Изд-во «Амфора», 2005, с. 249. Там же: «Асейдора царственно скучала». – Толстая. «Айседора сидела… с царственной скукой». – В. Безруков. Неловко-с, г-н беллетрист. Если уж берете сюжет эпизода, то описывать происходящее как-то надо бы самому.
Отдельная история – как Сергей Есенин читал свои произведения. Предоставим опять слово современникам:
«Самым ярким впечатлением от встреч с Есениным было чтение им стихов… Я слушал лучших наших артистов, исполнявших стихи Есенина, но, конечно, никто из них не передавал даже примерно той внутренней и музыкальной силы, какая была в чтении самого поэта. Никто не умел извлекать из его стихов нужные интонации, никому так и не пела та подспудная непередаваемая музыка, какую создавал Есенин, читая свои произведения. Чтец это был изумительный. И когда он читал, сразу понималось, что чтение для него самого есть внутреннее, глубоко важное дело…» – Иван Евдокимов, редактор Госиздата, готовивший З-томное «Собрание стихотворений» Есенина.
«В тот вечер было прочитано много… Мы слушали эти стихи, и нам казалось, что поэт одновременно был и юн и немолод, и по-молодому непосредственен и умудрен зрелостью, что и ныне он с легкостью мог раскрывать в стихах всю первозданность восприятия красоты. После чтения стихов начался оживленный обмен мнениями. Были высказаны и критические замечания. Но я, откровенно говоря, их и не расслышал, настолько был переполнен и опьянен стихами, потрясен и поражен
«1923 год. Консерватория. Вечер пятилетия Госиздата… Первым читал стихи Маяковский. Это был, как всегда, подлинный триумф…..предоставить слово Есенину. Тут произошло следующее. Как только назвали его имя, тихий, ласковый, милый Есенин надел шляпу, встал и, вертя перед собой трость, медленно-медленно пошел на авансцену. Естественно, что его встретили шумом и со сцены! С разных сторон стали свистеть.
Есенин оглядывал зал, прохаживаясь по сцене, а затем неожиданно заложил два пальца в рот и так свистнул, что люстры задрожали.
– Все равно меня не пересвистите, – добродушно сказал он, когда ошеломленный зал на секунду затих. Ему ответили смехом, новыми выкриками… Но публика мигом затихла, когда золотистоволосый красавец поэт прочитал первые строки стихов. Впервые услышали мы в этот день стихи “Возвращение на родину”.
По-байроновски наша собачонка
Меня встречала у ворот…
Овации были нескончаемыми…» – Александр Безыменский, комсомольский поэт.
«Но публика не отпускала его со сцены: аплодисменты, шум, крики “бис”. Из-за кулис я видел многих знакомых, которые сидели в первых рядах. Эти люди в буквальном смысле слова плакали от восторга». – Поэт и журналист Ефим Шаров.
Те, кто слышал живой голос Есенина (он записал несколько стихотворений на фонограф профессора С.И. Бернштейна, кто никогда не слышал – поищите в магазинах мою аудиокнигу «Беседы о Сергее Есенине» – там это есть), не могут не согласиться со мной – Сергей Безруков исполняет не то чтобы непохоже, а, скорее, не так самозабвенно (с огромным эмоциональным, прямо-таки трагическим напором – монолог Хлопуши из поэмы «Пугачев» – поэт Николай Браун). Сразу видна копия, а это, конечно, должно было стать главным в фильме, главнее, чем детективный сюжет и «разгульные» картинки скандалов и дебошей. Да и ни одно стихотворение в фильме не прочитано полностью. У зрителей вряд ли отвисали рты и падали вилки из рук, когда Сергей Безруков читал Сергея Есенина. А ведь, когда читал Есенин, плакали даже обитатели Ермаковской ночлежки в Москве, куда поэт как-то приехал незваным. Поистине мистическим образом действовали стихи Есенина на людей всех сословий и возрастов. От этой гениальности в фильме нет даже и тени.
Самое обидное то, что никак не была показана ни одна предистория написания хоть какого-нибудь произведения великого поэта (кроме «Поэмы о 26». Ради справедливости добавим, что в романе такие попытки встречаются довольно часто – с Кашиной, Берзинь и т. д.). Например, известно, что Есенину во время его пребывания в Баку в 1924 году очень понравилось исполнение персидских песен студенткой Азербайджанского университета Леной Юкель, или, как ее называли меж собой – Лейлы. Они встречались, и вполне допустимо, что именно она послужила поэту прообразом всемирно известного «Шаганэ ты моя, Шаганэ!». Хотя сейчас и принято говорить, что прообразом послужила батумская знакомая поэта Шаганэ Тальян, в любом случае ни в каком варианте подобного знакомства, вызвавшего к жизни весь персидский цикл шедевров поэта, ни в романе, ни в фильме мы не увидели.
Также известно, что, катаясь со своей сестрой Александрой в экипаже, Есенин обратил внимание на стаю кошек вокруг. В этот же день родилось стихотворение «Ах, как много на свете кошек…», «Я красивых таких не видел» и еще несколько. Насчет жеребенка из «Сорокоуста». Об этом эпизоде Есенин вспоминал в письме к М.И. Лившицу: «Ехали мы от Тихорецкой на Пятигорск, вдруг слышим крики, выглядываем в окно, и что же? Видим, за паровозом что есть силы скачет маленький жеребенок. Так скачет, что нам сразу стало ясно, что он почему-то вздумал обогнать его. Бежал он очень долго, но под конец он стал уставать, и на какой-то станции его поймали. Эпизод для кого-нибудь незначительный, а для меня он говорит очень много. Конь стальной победил коня живого. И этот маленький жеребенок был для меня наглядным дорогим вымирающим образом деревни и ликом Махно. Она и он в революции нашей страшно походят на этого жеребенка, тягательством живой силы с железной…» Да только это одно рассуждение, будучи вложено в уста героя фильма, дало такую бы глубину и историчность образа, как никакой скандал или сцена запоя.